Трапезунд на Понте тоже оставался почти империей, которую сплачивали воспоминания о несбывшемся. Здесь люди, глядя на холодные, успокаивающие просторы широкого Черного моря, наверно, часто говорили о Константинополе. Трапезунд, в свою очередь, капитулировал в 1461 г.

На найденном в Тоскане cassone (свадебном сундуке, предназначенном для хранения белья и сорочек) высокородной девушки, относящемся примерно к 1460 г., вместо обычных украшений – сцен из поэм Гомера, Вергилия и Овидия, – мы видим изображения Константинополя и сражающихся янычар. Однако мудрый флорентинец заказал оформление cassone (он, в конце концов, оказался в Палаццо Строцци во Флоренции) не в осуждение османов (как считали долгое время), а для увековечивания их истории и напоминания о тесных торговых отношениях, установившихся у итальянцев с османскими турками. Западные участники рынка изо всех сил старались обеспечить себе свободу выбора с новыми партнерами на востоке.

И вот представители этой разбросанной по свету православной диаспоры, эти граждане Нового Рима, обосновавшиеся в своих церквушках, теперь сосредоточились на духовной жизни, на глубоких отношениях со своими святыми. В церковных залах и общественных центрах, на похоронах и торжествах и по сей день в песнопениях оплакивают падение Константинополя – особенно женщины.

Но все же в истории не бывает точек – всегда есть какое-то продолжение (наглядная иллюстрация к этому факту: в 2011 г. выяснилось, что в отдаленных поселениях в окрестностях Трапезунда деревенские жители говорили на турецком языке с использованием древнегреческой грамматики){671}. В 1466 г. епископ Трапезундский написал Мехмеду II множество писем о сходствах ислама и христианства. Некоторые были написаны в Пере (ныне – район Бейоглу) – он предлагал, чтобы две религии все-таки изыскали способ к сотрудничеству. Говорили же, что Мехмед почитает икону Девы Марии. Георгий Трапезундский утверждал: «Нет сомнений, что ты – император римлян. Любой, кто владеет центром империи по праву [вследствии завоевания?] – император, ведь Константинополь и есть центр Римской империи»{672}. А в трактате «О вечной славе самодержца» епископ лестно высказывается о том, что Мехмед обладает «Justitia, prudentia, peritia philosopiae peripateticae, doctrina in multis disciplinis» (справедливостью, благоразумием, знанием европейской философии, ученостью во многих областях). Кажется, можно надеяться, что наилучшая политика – это все-таки взаимные уступки и сотрудничество. Сколь ни привлекательны были предложения епископа о единстве церквей, они так и остались только на бумаге и не были реализованы.