— Room-service? Hello. Это Мэри Миллер. Я вчера заказывала праздничный ужин в номер 1318.

Ей ответил низкий мужской голос и она, поблагодарив, положила трубку.

— Минут через пятнадцать доставят. Ричард, поставь, пожалуйста, диск с хитами АВВА. Я их обожаю. У нас тут неплохая стереосистема.

— Хорошо, дорогая.

Комнаты заполнили знакомые песни. В дверь позвонили, и две девушки в униформе вкатили в номер сервировочный столик. За несколько минут они накрыли стол и, пожелав счастливого Нового года, удалились. Ричард открыл бутылку французского шампанского и разлил его по бокалам.

— Заканчивается двадцатый век. Он был для наших дедов, отцов и матерей веком тяжёлых испытаний, — начал он свою речь. — Две мировые войны, принёсшие десятки миллионов жертв. Холокост, в котором погибла почти половина еврейского народа. Но он принёс нам и много радости. Мы создали счастливые семьи, родили и вырастили наших детей. Нас связала искренняя дружба и любовь. Меня вы научили прекрасному классическому еврейскому тосту, похожему на английский «cheers!». В нём слились самые лучшие пожелания. «Лехаим!»

— Ты здорово сказал, Ричард, — произнесла Яна.

— Есть ещё одно замечательное выражение: «мазл тов», — дополнил Илюша.

Зазвенели хрустальные бокалы. Потом все стали накладывать в тарелки бефстроганов, салаты, фуа-гра и ломтики атлантического лосося с пармезаном, грибным соусом и пастой.

За окнами потемнело. Небо заволокло принесёнными с Атлантики облаками, и пошёл мягкий белый снег.

4

В начале одиннадцатого они вышли из отеля и по 7-й авеню двинулись к Таймс-сквер. К ночи температура опустилась ниже нуля, маленькие хлопья снега феерически сверкали в свете реклам и уличных фонарей. Огромные здания по обе стороны улицы таинственно и празднично сияли в полутьме. Вскоре они увидели заграждения, перекрывшие авеню, и группы полицейских возле них. Санька увидел небольшую брешь в ограждении и попытался провести всех через неё, но один из копов, крупный мужчина в чёрном костюме с металлической восьмиконечной звездой на груди остановил их взмахом руки и окриком. Ирландец по происхождению Джон служил в полиции уже больше тридцати лет. Своим намётанным глазом он сразу узнал в подошедших евреев, которых было немало в Нью-Йорке. Он всегда испытывал к ним неприязнь, приписывая им качества, которые не любил. Каким-то парадоксальным образом он увязал убийство ирландца Джона Кеннеди с непомерным влиянием евреев в экономике и внутренней политике, и никто из его сослуживцев не мог его в этом переубедить.

— Проход на площадь уже закрыт.