Алексееву-Попову новое издание в сравнении с томом 1941 г. виделось «проблемным, новаторским»[949]. И он был солидарен с Манфредом в позитивной переоценке Французской революции. При этом его понимание демократичности последней предполагало сосредоточение на социальных движениях: «Признавая раскрытие народных масс в революции главной задачей издания, надо увеличить место, отводимое в нем показу как их состава, структуры, так и их борьбы… Исходя из этого, история восстаний, определявших начало революции 1789 г. и ее дальнейшее развитие по восходящей линии, в данном издании должна дать детально разработанные узловые, опорные пункты этой истории, служить ее костяком, ее мускулатурой. Именно эти разделы должны оставить у читателя особенно сильное, неизгладимое впечатление. Именно в этих разделах должна быть во весь рост выписана фигура главного героя революции – человека из народа, образ народной массы»[950].

Последовательное освещение революции «снизу» требовало воссоздания образа коллективной личности, выступающей в роли революционного субъекта. Развивая идею «гегемонии народных низов», В.С. подчеркивал значение массового сознания в генезисе якобинской диктатуры. В принципе этот перенос акцента был созвучен выявившемуся чуть позже общему движению исторической мысли[951]. Однако для советского исследователя такой переход был затруднен известными постулатами «теории отражения», а также догматами ограниченности «политического рассудка» революционеров ХVIII века и «отвлеченности» их политической этики.

Поставленную В.С. задачу за рубежом решали в это время Собуль, Кобб, Рюде. Между тем отношения между советскими и «прогрессивными», как их называли, зарубежными учеными складывались непросто (см. гл. 3). В Союзе понимали, что ими собран огромный новый фактический, в том числе архивный материал, почти недоступный в ту пору советским историкам. Но В.С., проявляя широту взгляда, подчеркивал необходимость использования при подготовке трехтомника не только материалов, но и выводов самих исследователей, пустивших эти источники в научный оборот[952].

Настроенность на международное значение издания, считал Алексеев-Попов, «делает такого рода кооперацию весьма желательной, если даже не прямо необходимой»[953]. И он указывал на вполне конкретную сферу. То была ни много ни мало вся проблематика якобинской диктатуры, привилегированная сфера интересов советской историографии. «Наиболее плодотворных в научном отношении результатов… – писал он членам редколлегии, – <в> последние годы достигло то наиболее близкое к марксизму направление (А. Собуль, Ж. Рюде, В. Марков), которое обогатило историографию вопроса ценными исследованиями по истории “санкюлотов”, их роли на высшем этапе развития революции, их взаимоотношений с якобинским руководством»[954].