Зато я рассказал ей другое: как распалась наша семья, как понемногу опускался отец и каково мне было с этим жить. Наверное, впервые я полностью доверял другому человеку. Разговор получился напряженным, но все равно я открыл в себе новую манеру речи, не зависящую от заранее подготовленных вопросов и ответов. Застенчиво-честная и глубокая без усилий, она была зрелой и в то же время убедительно имитировала зрелость. Короче, мы были смешны, но в глубине души знали, что смешны, и нисколько этого не смущались; сейчас мне вспоминается иллюстрация, виденная когда-то в детской книжке, если не ошибаюсь – Мориса Сендака, изображавшая детей в одежде взрослых: с голов спадают шляпы, длинные пустые рукава свисают до полу. Возле дома Фран мы слышали телеголоса через распахнутое окно и долго целовались на прощанье под прикрытием высокой живой изгороди. Она звала меня познакомиться с родителями, но я всякий раз отказывался. Наутро мы снова репетировали, но временами мне приходилось пропускать нашу работу над текстом и уходить на нелюбимую сменную работу, где я продолжал воровать скретч-карты, хотя и поумерил свои аппетиты. Теперь я думал насчет какого-нибудь подарка, типа ювелирных украшений из «Аргоса» в Уокинге или ужина в «Тадж-Махале».

Потом, на второй неделе обкатки моих реплик, Фран спросила, не против ли я зайти немного дальше.

– Я уже и с картой сверилась, – сообщила она.

Река

Река

– Смотри, карта Британского картографического управления. Сохранилась у меня от программы на премию герцога Эдинбургского. Думаю, у нас достаточно времени.

С этими словами она подтянула юбку своего голубого ситцевого платья и подоткнула ее под резинку трусов, после чего мы отправились в путь: поднажали, взбираясь на вершину холма позади усадьбы, а оттуда скатились в незнакомую долину, Фран мчалась впереди с картой, которая билась и хлопала о руль; темное пятно от пота на спинке платья расплывалось все больше. Проехав по тополиной аллее, длинной и прямой, как из французского фильма, мы затормозили, чтобы Фран еще раз сверилась с картой.

– У кого там была премия герцога Эдинбургского?

– Я забила после бронзового уровня. Сюда!

И мы рванули через лужайку, затем пробрались друг за другом по заросшей тропинке на краю поля и сквозь заросли ежевики, усыпанные неспелыми багровыми ягодами. Руки и ноги расцарапаны, но «оно того стоит, вот увидишь». Постепенно нарастал звук, напоминавший долгий хриплый вздох, пока мы наконец не ступили на пологий, покрытый черным песком берег в излучине широкой темной реки. Под сводом из ветвей воздух, в котором роилась мошкара, был жарким и неподвижным, с металлическим запахом, как перед грозой; вдоль кромки воды расхаживали трясогузки, а ласточки и воронки носились, слегка касаясь поверхности реки.