Дом номер двадцать два был куда скромнее, но всё же красивым, хотя краска облупилась, а одна ставня была перекошена. Подождав немного, Иоганна решилась постучать.

Человек, который шаркающей походкой подошёл к двери, выглядел старым и измученным. Его редеющие волосы были совсем седыми, плечи – сутулыми. И всё же он был похож на Вернера: те же карие глаза, те же проблески дружелюбия, сиявшие сквозь пелену боли и страха.

– Да? – настороженно спросил он, наполовину приоткрыв дверь.

– Вы Георг Хаас? – уточнила Иоганна, и он с подозрением посмотрел на неё, сузив глаза.

– Да.

– Вы меня не знаете, – поспешно сказала она, – но ваш сын Вернер просил меня кое-что вам передать.

Он напрягся, крепче сжал ручку двери.

– Как мой сын мог просить вас что-то мне передать?

– Он в Маутхаузене. Я там была. Я работала на Гранитверке, компанию, которая управляет карьером, – она говорила очень быстро, оглядывая пустую улицу. – Пожалуйста, можно мне войти?

Георг Хаас был в замешательстве от испуга и нехороших подозрений, но, поколебавшись, молча кивнул и впустил её в дом. Внутри всё оказалось таким же ветхим, как и снаружи, выцветшие обои были сплошь покрыты квадратными пятнами – видимо, там когда-то висели картины. Из мебели в узкой гостиной с высоким потолком были только изъеденная молью вельветовая кушетка и несколько кресел, блестевших от старости.

Иоганна присела на край кресла, Георг Хаас остался стоять, скрестив руки на груди, и хмуро смотрел на неё сверху вниз. Это был измученный человек, утративший силы и интерес к жизни, ставший лишь пустой оболочкой; его лицо было покрыто морщинами, седые волосы всклокочены.

– Ну? – спросил он.

Сбивчиво, подавляя страшную усталость, которая теперь, когда Иоганна была в относительной безопасности, навалилась с новой силой, она рассказала о своём разговоре с Вернером и о том, что он просил передать.

– Он помогает в лагере, – осторожно сказала она, внезапно осознав, что не может быть уверена, на чьей стороне симпатии Георга Хааса, хотя, основываясь на намёках Вернера, надеялась, что они не на стороне нынешнего режима. Да поможет ей Бог, если это не так. Она рисковала, явившись сюда, но у неё не было другого выбора. – Он помогает заключённым, старается, насколько может, облегчить их страдания. Он надеется, что теперь вы им гордитесь.

Губы Георга задрожали, он утёр слезу и покачал головой.

– Бедный мальчик, бедный мой мальчик. – Он судорожно вздохнул. – Они сильно его мучили… гестаповцы? Я знаю лишь, что его арестовали и допрашивали.