– Ты что, вчера не слышала сирены? – Машинистка, Анна удивлённо приподняла брови. – Из лагеря был побег.

– Побег? – Увы, голос всё-таки дрогнул. – В смысле – заключённые сбежали?

– Ну а кто ещё-то? – Анна закатила глаза. – Человек пятьсот, кажется.

– Но как? – неужели Франц…

– Я-то откуда знаю. – Анна равнодушно пожала плечами. Ей уже надоел этот разговор.

За утро Иоганна выяснила ещё несколько подробностей: пятьсот заключенных, вооруженных только брусчаткой, огнетушителями и кусками угля, бросились к сторожевым вышкам и набросили мокрые одеяла на электрические заборы, чтобы замкнуть их.

– Конечно, они просто отчаялись, – вполголоса пробормотала другая машинистка, Эльза. – Они были из блока двадцать, советские политзаключенные. Оттуда никто не вышел бы живым. – Она быстро отвела взгляд, как будто сказала слишком много.

– Все пятьсот из блока двадцать? – спросила Иоганна с беспокойством, которого не должна была показывать. Эльза кивнула.

– И им… удалось бежать? То есть я имею в виду…

– Нет, конечно, они были слишком слабы. Большинство из них сразу же задержали. Остальные… – Она сглотнула, украдкой огляделась по сторонам. – Разве ты не слышала выстрелов?

Иоганна покачала головой. Она так привыкла к шуму по ночам – шуму, о котором старалась не думать, что научилась спать, несмотря на него.

– За ними до сих пор охотятся, – добавила Эльза ещё тише. – Некоторые мужчины из города пошли их искать, в основном гитлерюгенд и старики. – Эльза скривила губы, а Иоганна смутно вспомнила, что сквозь сон слышала хлопанье дверей и крики, но не придала этому значения. Она давно свыклась с мыслью, что если придут за ней, она ничего не сможет сделать. – Это называется «Мюльфиртельская охота на зайца», – помолчав, добавила Эльза и скорчила гримасу. – Всем, кто в ней участвует, велели никого не оставлять в живых.

Желудок Иоганны скрутило, она кивнула и отвела взгляд. Новость не должна была её испугать с учётом всего, что она видела и слышала, но всё же испугала. Такие новости всегда пугали.

Остаток дня ушёл на то, чтобы попытаться сосредоточиться на работе, но мысли метались. Франц не мог быть с этим связан, она понимала, но понимала и то, что такие акты восстания ведут к репрессиям. Суровым репрессиям для всех, не только для причастных.

Это не имеет значения. В любом случае он уже вряд ли жив. Ты не видела его почти год, а чёрный дым из труб валит почти каждый день…