Мы с Зофией следуем за ней в просторную гостиную с большим количеством книжных полок, обставленную тяжелой антикварной мебелью. В глубоком кожаном кресле сидит миниатюрная пожилая женщина. Ее волосы тщательно уложены, она сильно накрашена, на ней изысканные украшения. Она ахает, когда я вхожу в комнату, и я улыбаюсь ей, но мне тоже хочется ахнуть, потому что я больше похожа на эту незнакомку, чем на свою собственную бабушку.

Я считала, что вполне могу обладать некоторой схожестью со своими дальними родственниками, живущими здесь, в Польше. Вот только в данном случае это гораздо больше, чем мимолетное сходство, и странная реакция Агнешки, когда она увидела меня, начинает обретать смысл. Я в упор смотрю на Эмилию – так же, как минуту назад Агнешка смотрела на меня. Эмилия встречает мой взгляд, в ее глазах изумление, и глаза эти уникального цвета, того же поразительно зеленого оттенка, что и у нас с Эдди.

Эмилия протягивает ко мне руки, и я вижу, что они дрожат. Я поспешно подхожу к ней, а затем, поскольку она сидит низко, мне приходится присесть на корточки, чтобы позволить ей взять меня за руки. Ее кожа мягкая и морщинистая, совсем как у Бабчи, и она смотрит на меня с удивлением, ее руки поднимаются и обхватывают мое лицо. Она плачет – две тяжелые слезы катятся по морщинистой коже щек и дальше, вниз, к шее. Она начинает говорить по-польски, скороговоркой, наполненной теми звуками, которые все еще кажутся мне такими чужими, и я даже не знаю, с кем она говорит и выражает ли она счастье или печаль.

– С ней все в порядке? – спрашиваю я Агнешку, которая садится рядом. Агнешка кивает, едва сдерживая слезы.

– Она потрясена. Она не понимает, как это возможно. Очевидно, что ты внучка моего дяди Томаша, – бормочет Агнешка. – Мама говорит, что ты ее копия – в ту пору, когда она была моложе. Но… Томаш умер в сорок втором году, не успев жениться на Алине, так что мы в растерянности… как она забеременела от него?

– О! – Я хмурюсь и качаю головой. Я чувствую себя так неловко, потому что не могу представить, насколько тяжело будет Эмилии услышать новость о том, что ее брат на самом деле не погиб во время войны. Но это нужно сделать, поэтому я набираю воздух в легкие и говорю: – Мне очень жаль, но это просто ошибка. Томаш – мой Па – умер только в прошлом году. У него была очень долгая, очень счастливая жизнь в Америке.

Внезапно раздается шквал скорострельной полькой речи. Агнешка, Эмилия, Лия и Зофия по очереди что-то говорят друг другу, а я продолжаю смотреть на Эмилию, которая плачет и гладит меня по лицу. По ходу разговора все они немного повышают голос – и для моих ушей это звучит как спор. Они резко замолкают, Зофия трогает меня за руку и мягко говорит: