В. Помнится, Джаррелл в своей рецензии на «Мельницы Кавано»* писал, что Фрост с легкостью многие годы создавал повествовательные поэмы и в этом жанре не знает себе равных.

Л. Джарелл прав: никто, кроме Фроста,’ не мог создать повествовательную, в стиле Чосера, поэму, столь же осязаемую и четко организованную. Конечно же, подобные поэмы писали многие, но текстовой материал у остальных такой вялый, такой бездушный. А Фрост пишет свои поэмы с воодушевлением. Большинство поэм было им написано в начале творчества в период создания поэтической книги «К северу от Бостона». Это непостижимо, но, кроме Робинсона,— а я думаю, Фрост намного превосходил Робинсона—никто не писал так ни в Англии, ни в Америке.

В. Но ведь и вы не намеревались просто пересказывать историю в «Мельницах Кавано»?

Л. Нет, я писал дискретную, скорее в стиле елйзаветинцев, драматическую, даже мелодраматическую, поэму. Я не вполне умею описывать свои непосредственные ощущения. У Браунинга, к примеру, несмотря на весь его талант,— а пожалуй, не было таких средств, каких Браунинг не использовал бы,-—бросается в глаза разница между тем, о чем он пишет и что на самом деле происходит; люди в его поэзии, и это бросается в глаза, выдуманы. В поэзии Фроста вам кажется, что именно такие фермеры и прочий люд и существуют на самом деле. Его поэзия обладает достоинствами фотографии, оставаясь при этом произведением искусства. Но вот что удивительно: почти никто другой не умеет так писать в наши дни.

В. Как вы считаете, какие качества формируют это свойство?

Л. Не знаю. Писателям-прозаикам оно более присуще, но есть лишь у очень немногих. Это свойство зиждется на интересе к человеку, наблюдении за жизнью людей. Больше всего я ценю глубокие по содержанию, скорее трагические стихи. Возможно, связывать такую поэзию с Фростом будет явным преувеличением, однако и в тех его стихах, где отсутствует трагическое, наличествует богатство красок и талант. И все это — благодаря чувству ритма, слова и композиции, благодаря внесению в поэтические строки стиля, который весьма схож с его собственной речью, которая тоже предмет искусства: будучи гораздо более сочной, чем повседневная речь других, она для него самого остается естественной. Фрост обладает той непрерывной связью между своим обыденным и своим поэтическим «я» — ему превосходно удастся то, что у любого другого выглядело бы тускло. Очень талантливый писатель-прозаик может достичь той же достоверности и пойти дальше. Мы нередко находим это свойство у Фолкнера. Хотя сам он в отличие от Фроста человек елизаветинского склада, ему удается добиться столь же поразительной непосредственности и простоты. Но обратимся к поэзии, и тут форма становится настолько непокорной, что весь замысел улетучивается. Слишком традиционный, старомодный писатель, а также тот, кто, пытаясь оставаться реалистом, хочет писать драматически вдохновенно, пусть даже он действительно талантлив, все равно упустит многое из достоверности, из реализма.