— Такая хорошенькая, — добавляет Кейт и гладит мизинцем блестящую щечку веселой малышки, с которой ни одной из нас не пришлось сойтись близко.

Джесс

Джесс

Когда мне было четырнадцать лет, родители отправили меня летом в лагерь на ферме. Такой, знаете, со всякой движухой, для трудных подростков: типа встаешь в четыре утра, чтобы доить коров, и в какие передряги ты при этом можешь попасть? Ответ, если вам интересно: надыбать травки у конюхов, заторчать, завалить коров. Как бы там ни было, но однажды меня назначили Моисеевым Патрулем, так мы называли бедного сукина сына, которому выпадало на долю пасти ягнят. Я должен был следить примерно за сотней овечек на пастбище, где не было ни единого чертова деревца, которое давало бы хоть какую-нибудь тень.

Сказать, что овца — самое тупое гребаное животное на свете, значит — ничего не сказать. Они застревают в изгородях. Они могут заблудиться в загоне площадью в четыре квадратных фута. Они забывают, где искать корм, хотя его высыпали на одном и том же месте в течение тысячи дней. И они вовсе не маленькие пушистые милашки, которых вы рисуете себе перед сном. Они воняют. Они блеют. Они просто бесят.

Ну да все равно. В тот день, когда меня отправили к овцам, я стащил экземпляр «Тропика Рака» и загибал уголки тех страниц, которые ближе всего подходили к порно, как вдруг раздался чей-то крик. Заметьте, я был совершенно уверен, что это не животное, потому что в жизни ничего подобного не слышал. Я побежал на звук, ожидая увидеть кого-то, сброшенного с коня, с ногами, скрюченными, как брецель, или какого-нибудь чувака, который случайно разрядил револьвер себе в кишки. Однако на берегу ручья в окружении товарок лежала овца, она рожала.

Я, конечно, не был ветеринаром, но знаю достаточно, чтобы понять: когда живое существо так истошно кричит, значит что-то пошло наперекосяк. У этой бедной овечки из промежности свешивались два маленьких копытца. Она лежала на боку и тяжело дышала, выкатив на меня один плоский черный глаз, а потом просто сдалась.

Ну вот что, никто не должен был умереть во время моего дежурства, хотя бы потому, что я знал: управлявшие лагерем нацисты заставят меня хоронить треклятую скотинку. Поэтому я распихал других овец, встал на колени, схватился за узловатые скользкие копытца и потянул за них, а роженица заорала, как закричит любая мать, у которой отнимают ребенка.

Ягненок появился наружу со сложенными наподобие швейцарского армейского ножа ножками. На голове у него был серебристый мешок, который на ощупь напоминал внутреннюю сторону щеки, если провести по ней языком. И он не дышал.