— Ну…

— Только она не предлагает использовать свой костный мозг и кровь, а выступает за то, чтобы их брали у Анны.

— Мистер Александер, — предостерегающим тоном произносит судья.

— И если сама Сара подходит под психологический портрет донора из числа близких родственников, не способных принимать независимые решения, тогда почему она считается более способной принимать такие решения за Анну?

Краешком глаза я вижу ошеломленное лицо Сары. Слышу, как судья стучит по столу молоточком.

— Вы правы, доктор. Но родители должны быть родителями, — говорю я. — Но иногда они справляются с этой ролью недостаточно хорошо.

Джулия

Джулия

Судья Десальво объявляет десятиминутный перерыв. Я ставлю на пол рюкзак из гватемальской ткани и начинаю мыть руки, как вдруг дверь одной из кабинок открывается. Выходит Анна, на мгновение замирает, а потом открывает соседний с моим кран.

— Привет, — говорю я.

Анна идет к сушилке для рук. Воздух оттуда не дует, почему-то сенсор не откликается на приближение ее ладоней. Девочка снова подносит пальцы к ветродуйной машинке, потом смотрит на них, как будто хочет убедиться, что она не невидимка. Стучит по металлическому корпусу.

Когда я взмахиваю рукой под сушилкой, мне в ладонь ударяет струя горячего воздуха. Мы с Анной льнем к этому маленькому источнику тепла, как бродяги к костерку.

— Кэмпбелл сказал, ты не хочешь давать показания.

— Я не хочу обсуждать это, — заявляет Анна.

— Ну что ж, иногда, чтобы получить желаемое, необходимо сделать то, что меньше всего хочешь.

Она прислоняется к стене и складывает на груди руки.

— Чья смерть превратила вас в Конфуция?[37] — Анна поднимает с пола мой рюкзак. — Мне нравится. Красивое сочетание цветов.

Я беру его и вешаю на плечо:

— Видела в Южной Америке, как их ткали пожилые женщины. Нужно двадцать катушек ниток, чтобы сделать такой орнамент.

— Правда — она такая же, — замечает Анна (или мне послышалось?) и сразу выходит из туалета.