Маркони не ответила. Не шевельнулась. Но на лице ее промелькнуло сомнение.

И снова в груди Рида затрепетала надежда. Многообещающая искорка веры.

— Никто не знает, что ты здесь, — надавила на детектива Гретхен. — Никто не знает, что ты слышала правду.

Черт, зачем она это сказала! Маркони напряглась и произнесла уверенно и твердо:

— Я знаю.

— Господи, спаси меня от эмпатов, — буркнула Гретхен и, запрокинув голову, возвела глаза к потолку, словно вознося молитвы Всевышнему. — Я же не намекаю, что мы бросим Виолу гнить за решеткой. Хотя, прошу заметить, ей там самое место.

Рид согласно кивнул: истинная правда. Один только нож, найденный в ящике Виолы, нож, который подкинули Виоле по настоянию Рида, говорил сам за себя.

— Но, по-моему, нам не стоит топтать жизнь маленького мальчика. Он страдал столько месяцев.

— Лет, — поправил ее Рид, когда Гретхен, замешкавшись, вопросительно взглянула на него. — Он страдал большую часть жизни.

— И сорвался, когда по милости Клэр его брат очутился в больнице, — кивнула Гретхен. — Это самооборона, просто… просто капельку запоздалая.

Маркони быстро перевела взгляд с Рида на Гретхен и обратно.

— С какой стати ты о них так печешься?

— Так пожелала Лена.

Гретхен быстро сунула руку в карман с запиской.

— Лена, — с растяжкой протянула Маркони. — Лена, траванувшаяся таблетками, потому что не знала, как еще выпутаться из той паутины, которую она сама же и сплела.

Рид задохнулся. Слова Маркони поразили его как молния. Лена, его бесстрашная, волшебная Лена. Она хотела одного — добиться справедливости для Тесс, а он, Рид, втянул ее в это темное, мерзкое, запутанное дело. И ее, и всех остальных. Всех, кто был ему дорог.

Когда Виолу арестовали, копы прекратили расследование, а Лена назначила себя Виолиным адвокатом, чтобы, по ее словам, исключить любые неприятные сюрпризы, они воспрянули духом, поверив, что отделались малой кровью и избежали наказания за убийство.

В первые дни замкнувшийся в себе Себастиан почти не покидал спальни и прятал глаза от Рида и Эйнсли. Увещеваниями и ласками Рид мало-помалу выводил его из душевного ступора, возвращая к жизни. Зато Майло, освободившийся от назойливого кошмара, расцвел, как цветок, и превратился в милейшего и очаровательного мальчишку.

Рид боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не вспугнуть своего счастья, понимая, насколько оно мимолетно и хрупко: одно неловкое движение — и оно рассыплется, как карточный домик. Эти незабываемые полгода стали самыми прекрасными в его жизни, хотя жизнь, по сути, лишь дала ему немного времени взаймы.