В затопившем комнату молчании, безбрежном, как раскинувшееся до горизонта море, Рид, словно в отражении, увидел всю свою жизнь.

Каждую ошибку.

Каждую влюбленность.

Каждое несчастье. Каждый синяк и каждый смешок. Каждый малодушный поступок и каждый поворот не туда…

Пьянку на полу гостиной в новом доме Эйнсли. Дешевые места на трибуне стадиона «Фенуэй». Наблюдающих за игрой Лену и Тесс. Первый поцелуй с Клэр. И последний.

Теплый бок прижавшегося к нему Майло. Гордо вскинутый подбородок Себастиана, давящегося слезами.

И спокойные, внимательные глаза Виолы, так похожие на его собственные.

Не отводя от него пистолета, Маркони выдохнула еле слышное «верно».

Какое блаженство! Рид расслабился, и вспыхнувшая вновь надежда лесным пожаром охватила его тело. Встретив его взгляд, Гретхен слегка кивнула.

Рид улыбнулся и ей, и Маркони.

— Пора, — тихо-тихо сказал он. — Пора на покой.

Рид сунул пистолет в рот. И последнее, что он увидел, прежде чем нажать на курок, было мокрое от слез лицо Себастиана, шепчущего: «Да, папа, пора».

63. Гретхен. Наши дни…

63. Гретхен. Наши дни…

Маркони плюхнулась на диванчик напротив Гретхен, и красная виниловая обивка жалобно скрипнула под весом ее тела. Гретхен ухмыльнулась.

— Ты что, ешь пиццу? — изумилась детектив, недоверчиво оглядывая внушительную маслянистую пепперони, которой Гретхен явно не собиралась ни с кем делиться.

— Да. Попробуй только стибрить кусочек — и я проткну тебя вилкой.

Пицца была для Гретхен священным даром, единственной слабостью, которую она позволяла себе после успешно раскрытого дела. Маркони вообще не следовало здесь сейчас находиться. Но раз уж она притащила запотевшие от холода бутылки пива, пусть остается и смотрит. И только.

Маркони закатила глаза, встала и направилась к раздаточной стойке, где заказала два куска пиццы. Вернулась и тихо села, молча прихлебывая пиво и глядя на Гретхен.

— Не нагнетай, — буркнула Гретхен с набитым сыром и соусом ртом.