По мнению критиков, «дамская» тематика, выдающая неопытность, незрелость, наивность и эмоциональную подвижность автора, просматривается в различных примерах. Так, Пильский пишет следующее по поводу романа «Несквозная нить»: «Все отношения просты, как прост тон этой книги. Ни у кого не возникает даже случайной физической близости»[1608]. По мнению критика, эта «простота» (недосказанность, стыдливость) является бесспорно положительным качеством книги Городецкой: запретная тематика должна остаться непроговоренной. Пильский не раз выступал против чрезмерности, болтливости, отсутствия вкуса в текстах авторов-женщин, особенно если речь заходила о телесном и интимных отношениях[1609]. Однако тень «физической близости» все же витает над романом Надежды Городецкой, и вовсе не удивителен тот факт, что критик этого не заметил: сцена супружеской измены не описана, а заменена эллипсисом. Только закрытая в комнату дверь и слезы главной героини, ее признание мужу наводят нас на мысль о случившемся. Таким образом, для женщины-писательницы поиск слов, чтобы передать, выразить интимное, запретное, телесное, был делом крайне непростым и даже опасным[1610].

Еще один пример «жено-дамского» в романе Городецкой отсылает к структуре матримониальных отношений. Фраза «„жены ‹…› — дочери мужей“»[1611] была прочитана критиком как свидетельство пошлости, неразборчивости. Мысль о хрупкости, незащищенности замужней женщины была опять-таки рассмотрена с нормативной точки зрения и понята как нездоровое отклонение от нормы.

На страницах второго романа Городецкой «Мара» со все возрастающей очевидностью ставятся те же вопросы о несчастливом браке, женском одиночестве, интимных отношениях[1612]. Героиня романа Лиза осознает свое подчиненное положение по отношению к мужу, ослабленному болезнью и влюбленному в другую женщину: «Не легко ей давалось самоукрощение. Именно потому что все видели в ней человека, а женщину — отстраняли — как раз женское-то ее самолюбие и страдало. Удерживать мужа, оберегать его от вредных страстей было равносильно отказу от личного счастья, переходу на положение друга и сиделки»[1613]. Собственные страдания открывают Лизе глаза на одиночество в браке и грусть собственной матери.

Интерес писательницы к телесно-интимной тематике, а также к вопросу женской независимости и взаимоотношений между мужем и женой в браке был вполне закономерным во французском контексте, особенно если вспомнить имена и тексты таких авторов, как Рашильд («Господин Венера», 1884; «Жонглерша», 1900), Колетт («Клодина», 1900–1907; «Странница», 1910), Рене Кревель («Мое тело и я», 1925) и Виктор Маргерит («Твое тело принадлежит тебе», 1927).