– А что это значит у корейцев?

– То же, что и у всех. А лично для меня – что я после школы бегом пошел поступать на журналистику.

– На журфак? – спросил Москвич, чертя палочкой по песку.

– Отец против был, хотел, чтобы я выучился на бухгалтера, ему нравилась эта специальность. Жизненная, говорил. И вдруг: а может, на священника пойдешь учиться? Я даже удивился. Я современный человек, и вообще… Отец замолчал, и то столько всего сказал, на него не похоже. Зря его не послушал. Думаю иногда… Жалко, у меня детей своих нет, я бы им обязательно объяснил, что родители, особенно отец, авторитет на всю жизнь.

– А, извините, отчего детей у вас не было? – Москвич отбросил палочку. – Просто, если мы уже друг перед другом никаких секретов…

– Пожалуйста, могу сейчас сказать. Детей забрала музыка.

– Какая музыка?

– Хоровая.

Спевки шли почти каждый день. Иногда он успевал забежать домой, чем-то набить рот, а иногда шел прямо из школы неблизкой дорогой, пешком или на велосипеде. Да еще в пути надышишься пылью, придешь, ни голоса, одно «кхе-кхе». Руководитель хора, Пяк Владислав Тимофеевич, правдами-неправдами выбил у правления, чтобы их из школы машиной брали, тех, кто пел. Но то бензина не было, то уборка и каждая пара колес в колхозе на вес золота. А пропускать спевку нельзя. Да и как пропустишь, если ты – солист, сын передовика по луку, лучший голос колхоза, «серебряный голосок», как про тебя напечатали в корейской газете «Ленин кичи»? Хор возили по разным мероприятиям, засыпали почетными грамотами. Детских хоров тогда, в конце шестидесятых, по республике было раз-два и обчелся, а Владислав Тимофеевич умел и репертуар такой, чтобы в духе времени, и братство народов подчеркнуть. Дети у него пели и по-русски, и по-украински, и по-узбекски, и даже по-корейски.

Несколько слов о Владиславе Тимофеевиче. Человек сложной судьбы, яркий пример фанатика своего дела. По первому образованию врач, двигался по научной линии во Владивостоке, сохранилась фотокарточка, где он стоит молодой с микроскопом. Депортация его спасла: всю их лабораторию посадили, а его только депортировали. Ему даже разрешили пойти на фронт, куда корейцев почти не пускали, из-за их подозрительной нации. На костылях и с серым кругляшом медали «За боевые заслуги» старший лейтенант Пяк демобилизовался в Ташкент. Там неожиданно для всех поступил в консерваторию, хотя корейцев не брал ни один вуз; видно, сыграло роль, что фронтовик. И еще сверхъестественный слух, которым он поразил всех на вступительных. А там сидел весь цвет Ленинградской консерватории, эвакуированной из блокадного города-героя. Костыли студент Пяк скоро сменил на палочку, а от палочки отказаться уже не мог, да и солидности она добавляла его щуплой, мальчуковой фигуре.