Результат не заставил ждать. Через несколько дней утром Тельман проснулся и горлом почувствовал возвращение голоса. «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо!» – запел он, выскакивая в огромных отцовских трусах во двор, под кудахтанье испуганных кур…

«…Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я!» – пел он через две недели перед комиссией. Правда, не так хорошо, как всегда, да и остальной хор… Перед выступлением их мариновали в холодном фойе, кого-то ждали, кто-то выходил и спрашивал: «Ну что, может, этих корейцев уже отпустим?» – «Мы никуда не уйдем! – стучал палочкой Владислав Тимофеевич. – Я до горкома дойду!» Наконец, как великую милость, разрешили спеть. Спели после этого понятно как. А «Артеком» там и не пахло.

Владислав Тимофеевич привез из города еще одну помятую почетную грамоту. Встретившись со взглядом Тельмана, сказал: «Главное – это искусство. Только искусство! Все собрались? Начали…»

Ма-мэ-ми-мо-му-у-у!..

– Что он вам скормил? – смотрел на него Москвич.

– Не помню. Что-то антигормональное. Сильное средство. Задерживает половое созревание. Вплоть до бесплодия, в отдельных случаях.

– И это был как раз ваш случай?

– Не только мой. Он еще парочку солистов таким же образом «полечил». Когда некем заменить было или просто хотел их в хоре удержать. Всплывать начало позже, когда ребятам уже по восемнадцать-двадцать, а голосок еще детский. Его солист один заложил, когда меня уже в хоре не было. Плохо таблетки спрятал, родители нашли: что? откуда? Дело замяли, Владислав Тимофеевич уже одной ногой в могиле стоял. Но кое-что всплыть успело. Что лаборатория, в которой Пяк-сэнсеным во Владивостоке работал, занималась как раз разработкой гормональных вакцин, опыты на детях тоже проводили, пытались идеального советского человека создать. Это я уже в перестройку где-то читал.

Улыбнулся.

– А вообще не жалею. Даже когда узнал, чего он меня своим хором лишил. Замечательный хор был, если честно сказать. Почти профессиональный. Ходил туда, как на праздник.

– Я помню этот хор, у нас на каком-то слете он пел, – сказал Москвич. – Вышли корейские ребята и запели «Пропала собака», в президиуме не знали, куда деться, а в зале вообще сидят давятся…

– Да, помню. Говорили Владиславу Тимофеевичу, лучше эту песню в репертуар не брать. Все знают, что корейцы из собак кядя готовят, будет неверное понимание. Только ему что говори, что молчи. Песня ему очень нравилась, Шаинского обожал. Я тогда уже в Ташкенте на журфаке учился, но, когда свободен, всегда домой, из-за хора в основном.