Постепенная ассимиляция общин оседлых ромов в господствующую румынскую культуру была нередким явлением. Согласно переписи 1930 г., только 37,2 % зарегистрированных ромов указали «цыганский язык» как родной, а почти две трети говорили на румынском, венгерском (в тех населенных пунктах, где данная национальность преобладала) или другом языке[989]. Согласно социологу Аурелу Бойе, который обработал исследования студентов Д. Густи, проведенные в селе Шанц, после эмансипации некоторые ромы обзавелись скромным имуществом, отказались от некоторых черт своей традиционной культуры и даже от своей идентичности, порвав всякие связи с родительской общиной, и утверждали, что они румыны. Были отмечены и случаи межэтнических браков, облегченных отсутствием религиозных различий между ромами и этническим большинством общества, в котором они проживали; дети от этих браков, как правило, считались членами этнического большинства.

А. Бойя с похвалой отозвался об ассимиляции ромов и считал ее проявлением модернизации страны в целом, и в особенности ромского сообщества. Но то, что А. Бойя и другие либерально настроенные румыны воспринимали как признак прогресса, для румынских националистов было проклятьем. Долгие века рабства ромов способствовали формированию в народной психологии отрицательного стереотипа рома как низшего существа, от которого следовало держаться подальше и которого необходимо было держать под строгим контролем. Этот стереотип преобладал в среде румынских крестьян, о чем ясно свидетельствует анализ румынского фольклора[990], проведенный австралийским антропологом Шеннон Вудкок. Многие образованные румыны также считали пространственную и культурную близость к ромам признаком низкого социального статуса. По мнению румынского историка Сорина Миту, в Трансильвании с конца XVIII в., когда румыны стали воспринимать себя отдельной этнической нацией, они жили в страхе, что их соседи считали их ниже себя по уровню культуры и статусу[991]. Исключительное беспокойство румына по поводу своего неполноценного статуса нашло отражение в подчеркивании различий между ним и «цыганом», «неевропейским» и «нецивилизованным» чужаком. Румыны считали невыносимым то, что иностранцы не желали замечать пропасть между ними и ромами.

Приведем пример румынского историка Джордже Потры, который опубликовал в 1939 г. первую и чрезвычайно ценную монографию по истории ромов в Румынии. Рассказывая о мнении итальянца, посетившего румынские княжества в 1815 г., согласно которому ромы составляли значительную часть населения Валахии и Молдовы, Дж. Потра поспешил возразить ему, объясняя, что на самом деле процент ромов в общей численности населения был очень мал. Не являясь ни националистом, ни ромофобом, Дж. Потра объяснил ошибку итальянца тем, что он мог принять за ромов румынских крестьян, задавленных нуждой и истощенных трудом. Другими словами, Дж. Потра давал понять, что не задавленных нищетой и не истощенных трудом румын спутать с ромами было невозможно[992].