Он взмахивает палочкой, устанавливая ритм, и оркестр начинает играть.
И они играют хорошо – так хорошо, как только можно надеяться, учитывая то, что Антон провел лишь самые необходимые базовые репетиции нового национального гимна. Солдаты толпятся в тени дуба, топая среди надгробных камней. Они ошарашено смотрят на оркестр, пока их число растет по мере того, как новые и новые солдаты выбираются из туннеля. Вымученные улыбки появляются на нескольких лицах. Музыка уже понемногу заставляет их забыть об ужасе туннелей, о том, как они пробирались ползком среди холода и сырости, под весом невидимой земли над ними, давящей всей своей темной массой над головой.
Но не только солдат привлекла музыка. Горстка зрителей подтягивается из центра города. Они собирались поддержать детей – но когда жители деревни видят солдат вермахта, тянущихся вереницей из-под земли, они замирают, вытаращив глаза. Прикрывая руками рты, они шепчутся. Что все это значит?
– Продолжайте играть, – призывает Антон.
Дети стреляют взглядами по сторонам, и несколько фальшивых нот прорываются в музыку, резкие от напряжения. Но они доверяют своему дирижеру. Они держат ритм. Они делают так, как говорит им их лидер, и продолжают играть. Когда дети добираются до припева в гимне, Антон слышит грохот на дороге, чувствует, как он пульсирует, сталкиваясь с битами музыки. Он узнает звук двигателя грузовика. Он слышал его в свой первый день в Унтербойингене.
Антон бросает взгляд через плечо. Мебельщик – единственный человек в деревне, который мог знать о прибытии солдат, сердито смотрит на Антона, пока глушит двигатель, он выбирается из машины и хлопает дверью. Антон пригвождает взглядом гауляйтера, взглядом в котором отчетливо читается вызов.