Несколько перьев порхают вниз на землю. Они опускаются возле мертвой птицы и подрагивают на ветру. Похолодевший, не смеющий вздохнуть, Антон смотрит на перья в траве. Все вокруг цепенеет. Мир замер.

Он замечает отца Эмиля, стоящего рядом.

– Наша удача мертва, – произносит тихо священник. – Боже праведный, что теперь с нами будет?

34

Новых сообщений, которые нужно было бы отнести, нет. А если бы и были, Антон не взял бы их; он обещал Элизабет. Если бы он не сдержал слово и продолжил заниматься своим обреченным сопротивлением, герр Пол отказался бы встречаться с ним, в этом Антон не сомневается. Бог оставил его шататься без дела, беспокойного и раздраженного, поглощенного своими мрачными мыслями. Должна быть какая-то идея, какой-то различимый знак в великих замыслах Господа. Но если и есть в этом какой-то урок для Антона, то он никак не может разгадать его значение.

Нет ничего более бесплодного, чем надежда. Вооруженный одним лишь этим ненадежным снаряжением, он шагает через свои дни. Он надеется, он настраивает радио, пытаясь за статическим шипением расслышать слова, которых он ждет. Он надеется, и он просматривает газеты каждый день. Газеты, как и радио, в руках НСДАП, но, несомненно, когда наша весточка долетит, даже Партия будет вынуждена признать свое поражение. Они признают свое падение. Они подчинятся. Он надеется и представляет себе заголовок: «Наш дорогой лидер подавился насмерть реповой похлебкой»; «ярость рейха утонула в его утреннем чае». Надежда – это все, что осталось Антону, так что он цепляется за нее с двойной силой. Он не отпускает ее, даже когда она тает, крошится в его руке. Проходит сентябрь, за ним октябрь. Впереди новые поражения. Гитлер и его люди продолжают, как ни в чем не бывало, не тронутые и недосягаемые, как прежде. После бомбы в чемодане в Волчьем логове, того покушения, когда он был напуган, но по-прежнему неумолимо жив, фюрер стал хвастаться, что его не остановить. Ни одна руку не коснется его, даже длань Господа; ни один человек не отнимет его жизни. Даже цепляясь за свою надежду, Антон начал верить в сказку фюрера о его бессмертии.

Что же тогда случилось с планом Красного оркестра? Неужели его контакты дали ему неверную информацию? Или их самих сбила с толку противная сторона, неизвестный, которых провел их? Мало-помалу поток уверенности Антона иссох. От него остался лишь пустой неподвижный каньон. Отсюда не напитаться, чтобы продолжать сопротивление; вскоре его дух будет томиться жаждой, а утолить ее будет нечем. Долго ли еще до того момента, когда СС вспомнит об Унтербойингене и двух слабых повстанцах, живущих там? Сколько еще жизни ему отведено?