Когда осень сменяется зимой, все свое внимание он сосредотачивает на детях. Им он отдает все то время, которое не отдавал раньше, заботу, которую они должны были бы получать от своего отца. Если бы он знал, что все надежды рухнут, то больше времени проводил бы в их компании. Он создал бы для них мир, наполненный теплотой, воспоминания, в которых можно будет укрыться, когда ветер войны станет еще суровее. Он молился бы, чтобы они пережили эту бесконечную зиму и увидели бы однажды мир.

Говорят, почти пятьсот тысяч погибли в городах и даже в сельской местности. Пятьсот тысяч. Он должен придумать, как приблизить Элизабет и детей к более безопасной жизни – или хотя бы к иллюзии безопасной жизни. Он должен сделать это прежде, чем стены рухнут; надежда на безопасность – последнее и самое важное, что он может дать семье. Он передаст ее, потрепанную, в их руки, передаст надежду им на хранение, и будет молить Бога, чтобы этого было достаточно для их спасения. Может ли он ждать до Рождества, чтобы отослать их прочь? Подарит ли ему Бог и Партия последнее Рождество вместе, перед тем как ему нужно будет оторвать их от себя?

Но Антон не смеет ждать так долго. Невозможно угадать, когда эсесовцы придут за ним. Элизабет и дети должны исчезнуть до того, как прибудет СС; они должны быть достаточно далеко, чтобы враг не добрался до них. Если вообще в этом мире осталось место, в которое не может проникнуть зло.

Выпадает снег, покрывая землю молчанием, а он все еще откладывает неизбежное. Даруй мне еще один день любви, Боже, и еще один, и еще. Еще один синий полдень и небо, наполненное голосами моих детей – моей единственной музыкой. Дай еще раз увидеть, как их дыхание поднимается облачком в морозном воздухе, чтобы быть уверенным, что они еще дышат. Дай мне время, чтобы запечатлеть эти воспоминания в моем сердце. Позволь записать эту любовь в моей душе. Эти воспоминания будут единственным моим утешением. Мне нечего больше взять с собой в серый лагерь и потом в камеру. Эта любовь будет согревать меня в могиле.