Даже после ввода танков две самые провокационные пьесы Сартра продолжали ставить в Праге: «Грязные руки» и «Мухи», обе из которых были антиавторитарными. Пражские «Мухи» стали последним поразительным переосмыслением сартровской притчи о свободе и активизме. Начавшись как история о Франции военного времени в 1943 году и найдя новую аудиторию в Германии в 1948 году, теперь она казалась особенно актуальной для граждан Чехословакии после вторжения.

«И как, passé?» — спросил чешский писатель Милан Кундера о Сартре в 1968 году. «Я слышал, как говорят во Франции. Здесь, в Праге, — продолжал он, — Сартр мог предложить гораздо больше, чем такие писатели, как Роб-Грийе, с его взглядом на литературу и мысль как всего лишь на игру». Другой диссидент, драматург Вацлав Гавел, заметил, что в Чехословакии слова писателей все еще имели вес и ценность, в то время как на Западе они уже растеряли свой потенциал. Филип Рот также заметил, посетив Прагу, что на Западе «все проходяще и ничто не имеет значения», в то время как в Чехословакии «ничто не проходит и все имеет значение». Сартровский экзистенциализм был именно философией значимости: он призывал своих читателей принимать решения так, как будто от их поступков зависело будущее человечества.

Не только сартровский экзистенциализм имел такой моральный вес; для некоторых чехов и словаков это была феноменология. Чешская феноменологическая традиция восходит к первому современному президенту страны Томашу Масарику, ученику Брентано и хранителю его архива. Сам Гуссерль был родом из Моравии, а несколько его коллег имели чешские корни. К 1960-м и 1970-м годам высокий авторитет феноменологии в Чехословакии был в основном заслугой одного из этих гуссерлианцев — Яна Паточки.

Как и многие другие, Паточка был потрясен своим первым знакомством с философией Гуссерля после того, как услышал его в Париже в 1929 году. В 1933 году он перевелся во Фрайбург — как раз когда Сартр собирался в Берлин — и стал одним из любимчиков Гуссерля, а также учился у Хайдеггера. Гуссерль даже подарил Паточке настольный пюпитр, который первоначально подарил ему Масарик, что, как писал Паточка, позволило ему почувствовать себя помазанником традиции. Он вернулся в Прагу и сделал все возможное, чтобы превратить университет в центр феноменологических исследований.

Когда в 1948 году к власти пришла коммунистическая партия, Паточка все чаще подвергался преследованиям со стороны властей, поскольку его философия противоречила марксистской теории. В 1972 году он был вынужден отказаться от активного преподавания в университете и начал проводить частные семинары у себя дома, прорабатывая тексты в мельчайших подробностях. Его студенты привыкли вечерами разбирать по несколько строк «Бытия и времени». Он также давал уроки в пражских театрах актерам и писателям, среди которых был и Вацлав Гавел. Гавел вспоминал, как Паточка оживлял тексты для группы и побуждал их искать «суть вещей» и озарение «себя, своего положения в мире». Он говорил о собственной идее «солидарности потрясенных», которая объединяет всех, чья жизнь была выбита из колеи «повседневности» какими-то историческими переменами. Такая связь может стать основой для бунтарских действий. Феноменология Паточки была опасно политической.