Но это одна из причин, по которой надо перечитывать экзистенциалистов. Они напоминают нам о том, что человеческое существование трудно, что люди часто ведут себя ужасно, но в то же время они показывают, насколько велики наши возможности. Они постоянно повторяют вопросы о свободе и бытии, которые мы упорно пытаемся забыть. Мы можем исследовать направления, которые указывают экзистенциалисты, без необходимости воспринимать их как образцовых личностей или даже как образцовых мыслителей. Они интересные мыслители, что, на мой взгляд, делает их более достойными нашего внимания.

Впервые я заинтересовалась ими тридцать лет назад, да и сейчас считаю их интересными, но по другим причинам. Думая о них, я как будто вижу себя в кривом зеркале. Некоторые черты, которые я раньше едва замечала, стали более заметными, а другие, которые раньше казались красивыми, приобрели гротескный оттенок. Написание этой книги преподносило мне сюрпризы на протяжении всего пути, и не в последнюю очередь это касается двух колоссов этой истории — Хайдеггера и Сартра.

Впервые прочитав Хайдеггера в начале 20-х годов, я попала под чары этого колдуна из Мескирха. На мой способ видения мира сильно повлияло его искреннее изумление тем, что существует нечто, а не ничто, его взгляд на пейзажи и здания, его представление о людях как о «просвете», на котором Бытие выходит на свет, и многое другое.

Читая Хайдеггера снова, я чувствую то же тяготение. Но даже когда я опускаюсь обратно в его тускло освещенный мир лесных тропинок и колокольного звона, то обнаруживаю, что изо всех сил пытаюсь освободиться по причинам, которые не имеют ничего — и все сразу — общего с его нацизмом. В его мире есть нечто замогильное. Дайте мне открытое море Ясперса, думаю я, или дорогу, по которой ходят путешественники Марселя, полную человеческих встреч и разговоров. Хайдеггер однажды написал: «Думать — значит ограничивать себя одной мыслью», но теперь я чувствую, что это прямо противоположно тому, чем должно быть мышление. Мышление должно быть щедрым и иметь хороший аппетит. В наши дни я считаю жизнь слишком ценной, чтобы отбрасывать большую часть ее разнообразия в пользу копания в глубинах — и оставаться там, как Ханна Арендт описала хайдеггеровский метод исследования.

Я также вспоминаю наблюдения Арендт и Сартра о странном отсутствии у Хайдеггера «характера». В его жизни и в его работе чего-то не хватает. Айрис Мердок считала, что недостающее — это доброта, и философии Хайдеггера не хватает этического центра или сердца. Действительно, о Хайдеггере никогда нельзя сказать то, что Мерло-Понти сказал о Сартре: «Он хороший». Можно назвать этот недостающий элемент «человечностью», в нескольких смыслах. Хайдеггер выступил против философии гуманизма, и сам он в своем поведении редко был гуманным. Он не придавал значения индивидуальности и деталям чьей-либо жизни, и в первую очередь собственной. Не случайно из всех философов, о которых пойдет речь в этой книге, Хайдеггер — единственный, кто отказывался видеть смысл в биографии. Он начал цикл лекций об Аристотеле словами: «Он родился в такое-то и такое-то время, работал и умер» — как будто это все, что нужно знать о жизни. Он настаивал на том, что его собственная жизнь тоже неинтересна: мнение, которое было бы подходящим для него, если бы было верным. В результате, несмотря на хайдеггеровскую мифологизацию дома, его философия кажется необитаемой — возвращаясь к понятию Мердок о «населенной» мысли. Работа Хайдеггера захватывает, но в конечном счете это философия, в которой нет места жизни.