— Но тебя я не понял. О зле? Объясни.

— Бесконечности славы твоей, Ахиллес, равна бесконечность невиданных твоих подвигов. Ты нес смерть. Причинял людям зло.

— Смертным смерть. Лишь боги владеют бессмертьем. Я смерть причинял, сам сражаясь со смертью. Но ты говоришь мне о том, что я зло причинял. Что есть зло?

— Уменьшение блага. Лишение жизни.

— Благо боги дают. И они же его отбирают. Жизнь дается судьбою. И судьбою приносится смерть. Причинять людям зло? Что есть зло? Я не знаю, о чем ты.

Он не знает, вдруг понял Ахилл, он не знает ни зла, ни добра. Никогда между ними он не был раздвоен. Он был отдан судьбе, как на службу, он ей честно служил, и за то был прославлен. Муж всесильный, красивый и гордый, он в своей первозданности прост, как ребенок! Поэтому он был страшен — и он был прекрасен.

Ахиллес продолжал:

— Зевс моею рукой посылал жестокие беды на смертных. Это он возбудил страшный гнев в моем сердце на Агамемнона — всего лишь за деву, которую он у меня отобрал. И это не стоило бедствий. Не стоило жизни Патрокла, любимого. Мой эроминос был тоже богом сражен — это Зевс соизволил, чтоб ударил его Аполлон, сбил мой шлем с его головы и латы сломал. И уже без щита моего и копья, оглушенный, любимый Патрокл мой достался троянцам, Гектору лишь оставалось прикончить его.

Был Патрокл эроминос — возлюбленный. Ахиллес был влюбленный?

— Эроминос Патрокл был, а ты был эрастес?

— Влюбленный. Я его полюбил, когда был Патрокл мальчиком. Он был нежен и строен, и ловок. Все любили его в нашем доме, — я влюбился, и стал он возлюбленный мой, эроминос. Он был мальчик, я — юноша, и обучил я его многим нужным мужчине и воину знаньям. И любил он меня. Ученик и учитель, — ты знаешь об их тяготенье друг к другу, к единенью в познании, как и в любви.

— Да. Младенцем еще я сидел у реки, у костра, и учитель меня обучал первым знакам и опытам будущей жизни, и я знал, что я его люблю. И позволь мне сказать, что он был мой Хирон. Любил я Хирона.

— Я тогда был с тобой. Хирона я тоже любил. И любил он меня.

— И еще. Ученик, полюбивший, уже много позже, меня, был готов из-за этой любви лишить себя жизни.

— Ты отверг его?

— Нет. Он даже мне в том не признался.

— Объясни. Почему.

Что он мог сказать Ахиллесу? В этой мгле, среди бега сквозь темную смерть? В этом черном нигде и ничто — хоть какое-то есть ли значение в том, кто кого и когда полюбил? Но, подумал Ахилл, он мне задал вопрос. Ахиллес, тот, погибший под Троей, бессмертен — смерть с бессмертием в нем нераздельны, и вопрос его близкозвучащий отзывается… чувством?