«Ах!», — вырвалось у Вали: она увидала, что Ахилл приоткрыл глаза.

— Ты здесь! — с усилием произнесла она и, порываясь к нему и себя останавливая, склонилась и приложила вздрагивающие ладони к его щекам. У нее мелькнуло — как хорошо, что я вчера его побрила, — будто в миг возвращения жизни имело значение то, как он выглядит.

Ахилл почувствовал прохладу ее рук, увидел близко ее лицо и сказал с очень нежной и жалостной сентиментальностью: «Валя…» Она же услышала только глубокое, где-то в горле его стоящее «иааа…» — «Ты, ты! — повторила она страстным шепотом. — Все хорошо, дорогой мой, любимый, лежи спокойно». Не я, хотел возразить ей Ахилл, а ты, и он сказал: «Ты, Валя». И вновь до нее донеслось лишь «ааа». «Не волнуйся, тебе что-то нужно? Не сразу, не сразу, милый, — шептала она ему, — тебе все скажут, что тебе теперь можно, лежи, дорогой, лежи». «Не понимает ничего», — догадался Ахилл, и эта догадка вызвала в нем раздражение. И какие-то трубки, идущие вверх поблизости от него, выглядели тоже раздражающе, и он спросил: «Что это?» — но так как удалось ему одно только низкое «оо-ээ», Валя успокаивающе улыбнулась и повела ласкающей рукой по его волосам, виску и щеке. Это ему не понравилось: зачем она вместо того, чтоб ответить ему, применяет женскую ласку? Я не ребенок! Он резко двинул рукой, чтобы снять ее руку и чтобы при этом сказать, что так не годится, надо на вопросы отвечать, а не улыбаться, — но рука его не двинулась, и он ничего не сказал. Что с ним сделали? Почему его не хотят понять и почему не дают ему двинуть рукой?

Пришла медсестра, потом пришел врач. Выбрался из комы, констатировал он. Справился. Молодец. Конечно, открытый вопрос, каковы останутся последствия. Тут многое зависит от ухода. Главное теперь, как завещал великий основоположник, «учиться, учиться и еще раз учиться», — разрабатывать руку и ногу, разрабатывать речь, учиться с самого начала — сперва, например, вот так сгибать руку в локте, а потом и нести ко рту ложку; сгибать ногу в колене, а потом ходить и бить ногой по мячу; говорить по слогам — я пришлю логопеда, — читать можно вслух, — вы можете быть при нем постоянно? Вы жена? Нет? Тем лучше. Почему тем лучше? Не знаю; чувствую. А поухаживать за вами можно? Нельзя? Ну, ладно, что поделаешь. Вы справитесь, я это тоже чувствую. Он, правда, талантливый композитор? Или это только все шум, — ну то, что я слышу по Би-би-си? В самом деле? Тогда мне должно быть стыдно, что ни разу не слышал его музыку. Когда-то я был меломаном, да разве при этом идиотизме о чем-то еще можно думать? Каком это идиотизме? Работа, больница, семья и вся наша жизнь. Вы думаете по-другому? Ваше счастье; вам повезло; и ему повезло.