Тея отвечала, что, растаскивая завалы на месте взорванных зданий, повредила ещё и спину и ходит теперь сгорбленная, как старуха, но по-прежнему верит в грядущую революцию, потому что после успеха Республики безвластное сознание, развившееся у многих испанцев, невозможно задавить никаким террором.

В общем, мы писали друг другу чаще, чем раньше. Просто чтобы слышать щебетанье друг друга, чтобы знать, что живы и неуклонно движемся к новой встрече.

Дни катились однообразно и нервно. Ничего нового, однако, не происходило, пока не желавший успокаиваться доктор Вагнер не убедил абвер ещё раз прислать дознавателей, чтобы допросили меня и Каудера. Маронья-Редвиц передал, чтобы я им рассказал то же самое: Самойлов, антисоветское подполье, — но ни грамма больше.

Они даже не представились. Они вообще не были похожи на следователей — в своих нелепых шляпах с лентами, как у пьяненьких игроков на скачках. Костюмы у обоих были кремовые, а штиблеты — прямо с витрины, однако тот, что пошире в плечах, угодил ими в собачье дерьмо и заметил это только в кофейне, куда мы зашли.

Сначала они балагурили, вызнавали, слежу ли я за венгерским чемпионатом, и наперебой гоготали над тем, как форвард из «Ференцвароша» в решающем матче не попал в ворота с трёх метров, споткнувшись о кочку. А потом началось.

«Где берёте консервы? Такой фирмы в перечне нет». Я сослался на Каудера и требование вышестоящего начальства не раскрывать наших агентов, но они решили не тратить время и стиснули меня с двух сторон.

— Бросьте, Ланг, по вам видно, что вы просто воображала и думаете, что умеете, раз-раз-раз, всех вокруг пальца обвести. Но мы-то вас давно проверяли. У вас нет ни передатчика, ни чего-нибудь стоящих агентов. Кроме одного. Кто он?

— Я не могу ничего по этому поводу сказать. У меня распоряжение Каудера.

— А если я вам скажу, что Каудер уже на карандаше?

— Ну, когда ваш карандаш черкнёт, тогда, наверное, и начальник всего консервного синдиката велит мне заговорить.

— Слушай, липовый ты доктор, мы отследили не только твой мухлёж с советскими консервами, но и твои выступления в эпистолярном жанре, и, честно скажу, ты наскрипел пером своим на тюремный срок.

Обезумев, я едва не ударил его плашмя тарелкой, но удержался и, распаляя в себе ярость, сказал: «Я предприму всё, чтобы доказать, что вы, а не я, — чёртовы бездельники, и, клянусь, у меня есть для того все средства, и я задушу вас и вашего шефа, потому что вы влезли в мою жизнь и натоптали там своими вонючими штиблетами! Уже два года мои поставки считаются лучшими в Средиземноморье, и их подают к столам самого высокого уровня».