Правда, теперь она могла дискутировать с Кларой и помнила всё происходившее во время приступа. Так с каждым визитом мы узнавали новости из Одессы двадцатого года: неурожайное лето, засуха, в Союз помощи колонистам поступило столько-то денег и муки.

Ужасно любопытствуя, я при этом боялся присутствовать при явлении Клары — точнее, опасался самого факта, что при мне из Ольги вылупится другой человек. Но когда приступ всё же случился, преображение оказалось совсем не тем, что я ожидал.

Выйдя в керосинную лавку, я вернулся и застал Ольгу у зеркала. Сначала я ничего не заметил, но затем молнии одна за другой полетели в меня. Плечи Ольги перекосились: левое вздёрнулось выше, а правое, наоборот, обмякло. Ноги стояли в балетной позиции. Ольга, то есть уже Клара, несла своё тело по-другому. Руки же её ловко и хватко плели косы.

Обмирая, я заглянул за её плечо в зеркало и, прежде чем она вскрикнула, успел заметить, что её черты лица, брови, морщины изменились. Но не это было самым поразительным. Радужка, в которую я долго всматривался в первую встречу, изменила оттенок с ореховой на бирюзовую.

«Госпожа Клара, — заговорил я по-немецки, пользуясь тем, что она остолбенела, — меня зовут Ханс Бейтельсбахер, я из Розенфельда, это рядом с Нейфрейденталем. Прошу прощения, что я посещаю вас дома, а не в бюро, однако там я, к сожалению, несколько дней не мог вас застать».

Мне удался вид жалкого просителя, и Клара отвечала: «Господин Бейтельсбахер, я бы попросила вас всё-таки прийти в бюро в мои присутственные часы. На квартире я не принимаю посетителей даже по срочным нуждам. Таков порядок».

Она направилась к стулу, где висел пиджак, и, боже мой, от Ольги в ней не осталось ни единого движения. Мне почудилось, что из некоего зерна расцвело существо иной природы, нежели мы с Ольгой.

Совершенно не понимая, что делать, я пробормотал извинения и вышел. Клара накинула шаль и догнала меня: «В понедельник и четверг с девяти до трёх, во вторник и пятницу после обеда». Не выдержав, я заглянул в её бирюзовые очи и отшатнулся, потому что никакого вжимающегося в стену тоннеля человечка там не было.

Бросившись в город, я лихорадочно перебирал все возможные действия на случай, если Ольга пропала и больше не вернётся. Как безумный я брёл мимо забора зоопарка, из-за которого трубил слон и клекотали мартышки. Я остановился лишь у белоплечей принцессы Софии на краю Тиргартена — и тут же бешено бросился назад. Что, если Клара решит выйти в город?!

Но я зря волновался. Приступ длился недолго. Когда я вошёл в квартиру, Ольга была слабой, немощной собой и лежала, свернувшись на кровати безо всяких сил. Я осторожно расплёл её косы. Висок и кожа под ухом были влажными от слёз. Это были скорее счастливые слёзы.