Ещё К.Д. считала, что Элеонора Рузвельт не особенно радела за права женщин на работу и на помощь от государства в уходе за детьми. Скорее, она играла на руку своему мужу-президенту. К.Д. считала, что Рузвельту требовалось воодушевлять женщин — ратовать за высвобождение их времени, за право быстро развестись и обеспечивать себя самой. Президенту была выгодна популярность «независимой» домохозяйки, которая готова чуть-чуть поработать в офисе, но вообще-то зависит от мужа. Рузвельт не собирался уравнивать мужчин и женщин — ему требовалось оставить вторых на кухне.

Что ж, я скорее согласна с К.Д. …Прости. Опять отвлекаюсь, лишь бы не возвращаться в тот день.

В церкви всё прошло как обычно, только Антон уронил кусочек смолы мимо кадила. Он алтарничал давно и с благоговением. Нагнувшись поднять кусочек, Антон взглянул на меня, и я отпрянула — таким пронзительным был его взор, точно мы снова оказались в его тёмной комнате и видели на потолке свет фар. Антон что-то знал. Сначала я решила, что он раскусил наши уклонительские игры и невзлюбил меня за них.

Поэтому, шествуя с чтений на гриве, я ничуть не сомневалась, что Антон подкараулит меня. Так и случилось. «Вы обманываете», — сказал он. «Почему, — ответила я, — я сочетаю и духовное, и насущное». «Нет, вы обманываете. И их тоже учите лукавить. Тут или веришь, или нет. А почитание традиций, религий, культуры — это всё обман. Почему вы притворяетесь?» Я не ожидала, что Антон окажется столь непримирим и серьёзен, и предложила ему пройтись до мостика.

Уже на двадцатом шагу я поняла, что действительно не хочу лжи. Антон верил в царствие небесное столь горячо, что я в любом случае была бы для него врагом — что в своём теплохладном двуличьи, что в доспехах атеистки. Поэтому довольно быстро, ходов эдак в семь, я разъяснила ему, что не верю ни в какого невидимого друга, отца, создателя мира, но, поскольку мы все выросли из христианского корня и в классе есть немало тех, кого церковь интересует, я поддерживаю их стремление рассуждать о мире по-иному. Однако школа наша всё же светская и не зависит от верований, а правила, предписывающие относиться друг к другу бережно, — вот они, на стене.

Дослушав, Антон контратаковал. Он был лучшим учеником Роста, а потом и отца Александра. «Без религии мы разложимся. Слава России на вере зиждется. Без Бога на устах жизнь цинична и бессмысленна. Сосредотачиваешься на правах человека и вообще на равноправии — отвлекаешься от Бога, от небесного порядка, соответствовать которому есть высшая цель». Примерно так он говорил.