Я уже просила прощения в первых письмах, нет нужды повторяться, но не могу прекратить вспоминать миг, когда меня угораздило произнести чудовищное слово «распущенность». Что оно вообще значит? Что кто-то ведёт себя так, как ты не ожидаешь — и как сама не имеешь смелости себя вести?

Конечно, я не ожидала, что вы рванётесь к двери, и погасила проснувшееся в себе желание рукоприкладства, но сообразить, что вас надо задержать любой ценой, не смогла. Вместо этого я крикнула вслед, что приказываю ждать меня утром у лагерных ворот и по дороге в Вильгельмсталь мы поговорим обо всём как следует. Слава богу, вы не повиновались.

Я растерялась ещё и потому, что и правда не знала, как действовать. Оставить тебя и Зою в покое значило разжечь скандал с отцом Александром, а наказать — признать виновными, хотя в чём ваша вина, я уже не понимала. Собрав тетради и журнал, я отнесла их в учительскую и побрела вдоль дороги в Менхегоф, опасаясь встретить вас и не зная, что остались считанные часы и всё перевернётся.

До семи вечера я гуляла с Лёвой в поле. Он был уже тяжёлый, килограммов девять, и я садилась отдохнуть в сухую полынь. День стоял тишайший, и, вернувшись, я спросила у Роста: может ли он подменить меня на комиссии, распределяющей новоприбывших? Лёва бы ещё подышал полевым воздухом. Семей приезжало всё меньше, детей вообще могло не попасться, так что моё наличие было формальностью. Но Рост не решился: после его демарша на совете солидаристы придирались ко всякой мелочи.

Поэтому я пошла на заседание сама. Детей среди прибывших и правда не нашлось. Беженцы оказались сплошь подсоветскими: мужчины и лишь одна женщина — похоже, англичане придержали их в тюрьме до осени, подозревая в шпионаже. «Окей, госпожа Алексашина, — подмигнула Дюлавиль, намекнув, что помнит нашу маленькую махинацию с моей девичьей фамилией, — для вас хлопоты на сегодня кончились». Я улыбнулась ей и вышла через полумрак коридора на воздух. Верхушки деревьев на холме ещё алели.

«Подождите, — сказал кому-то сзади мужской голос, — быстро спрошу и вернусь». Невидимый кто-то отстал, и на крыльцо выбежал высокий человек, однако очень сутулый, почти горбун. «Извините за глупый вопрос, — сказал он мне, — но я верно расслышал вашу фамилию: Алексашина?» Я кивнула. «А вы случайно не Вера Степановна?» Я также не задумываясь кивнула. «Подождите меня, пожалуйста. Кажется, у меня весточка для вас. Таких совпадений не бывает».

Почему-то, по сиюминутной нелепой причине, я пропустила подсказку: отчество. Видно, подумала, что Черновы или другие рижане или псковитяне передавали мне что-то важное. Всякое бывает.