«Подождите, подождите, он вас очень любил, — продолжал Виктор, — часто говорил об этом, но очень мало и коротко, потому что ему становилось трудно дышать, и ещё несколько часов он ходил такой чёрный».

Открыв рот, чтобы спросить, как он тогда выглядел, что говорил и что вспоминал обо мне, я поняла, что последним вопросом будет «как он умер» — и не смогла. Всё-таки я зря думала, что отогнала смерть.

Он рассказывал ещё и ещё: и золотоискательские сценки, и случаи, как его дважды спасал отец, и как они грели друг друга в балке зимой, когда ударили морозы, и лагпункт бросили выживать, и они шли шестьдесят километров по лесовозной дороге в тайге.

Конечно, конечно, я слушала, но голова моя уже покатилась через мостик к лугу за последними бараками. Я нагнала её и упала в траву, вцепилась в стебли и молча рвала, рвала их, не обращая внимания, что ладони изрезаны и хлынула кровь.

Ненавидя их обоих, я кричала: «Папа! Папа!» На вопли прибежала Женя, ходившая за водой. Шорох её одежды я услышала издалека и приподнялась на локте, размазывая слёзы. Хороша наставница. Женя постояла немного и, доверившись моему успокаивающему жесту, ушла. Я же рухнула обратно, но потом всё-таки встала и поплелась к бараку.

Что же, что же случилось между ними и как мать посмела отнять его у меня?

Комната преобразилась. Всё было не так. Рост спал настолько тихо, что недостаточно было всмотреться — хотелось приложить ухо и вслушаться: течёт ли дыхание? Обирая травинки с платья, я глядела на него, и мне казалось, что вот лежит совершенно незнакомый человек.

Вспоминая каждое слово вестника и хватаясь за них, как за вешки на болотной гати, я до рассвета думала и воскрешала под Лёвино сопение всё, что случилось, когда мне было восемь лет… И главное: почему? Вспомнилось, как мать твердила: пол мешает умственной работе и борьбе, и лучше бы никаких инстинктов и тяги к любовным удовольствиям у неё вовсе не было.

Они с отцом поженились, уже будучи фанатиками марксизма. И только недавно, пережив все любовные неловкости с Ростом, я догадалась, что мать была зла на мужа за то, что он не интересовался ей по-настоящему — ей, которая жила с ним уже десять лет, — и не старался доказать, что любовные удовольствия могут быть сладки. Вместо этого отец искал других на стороне, сошёлся с какой-то и мало того что оставил маму без уверенности, что она хороша и нужна ему, так ещё и обманывал.

Но всё равно, это что же — получается, ревность отправила его на смерть? Я думала, думала, и нить тянулась к родителям мамы, и тут мне стало чуть легче вспоминать. Те воспитывали её в строгости, не разрешали ничего и, сравнивая с сёстрами, давали понять: нехороша. Когда мама говорила о детстве, её лицо искажалось. Не уверенная в том, что достойна любви и приязни, она желала властвовать хоть над чем-нибудь в жизни. Отец, видимо, не понимал, как для неё это важно…