Остановлюсь подробнее на некоторых эпизодах.

Семья Смоктуновских

На фронте юноша Иннокентий получил две медали «За отвагу». Свое тогдашнее бесстрашие он объясняет чувством, что его «вела какая-то сила». Не читавший ни Библии, ни Евангелия, молодой боец нес в себе память об одном случае из отрочества.

Тетя Катя, заменившая ему родителей, дала подростку 30 рублей и попросила отдать их на нужды церкви. На эти деньги можно было целый месяц есть мороженое, и парнишка так и решил: деньги не отдаст, но ноги сами принесли его к церкви, кулак разжался — и тридцатка была принята церковным служителем. Рассказывая этот случай, Смоктуновский замечает: не потому ли божья сила его охраняла?

Гамлет, принц Датский — Смоктуновский

Про плен я читала в его книге, рассказ в фильме и книге точно совпадает, видно, эти сцены врезались в сознание так, словно их «вели нарезом по сердцу», если воспользоваться образом Пастернака. По книге помню и старый лыжный костюм, в котором актер приехал из заполярного Норильска показываться в театрах душной Москвы, и, увы, никому «не показался».

Царь Федор Иоаннович. Иннокентий Смоктуновский.

Говоря о режиссерах — случается, признается в любви, превозносит, называет гениями, таких счастливчиков немного: Михаил Ромм, снявший неизвестного «провинциала» в своей эпохальной картине «Девять дней одного года», Борис Равенских, помогавший в работе над ролью царя Федора Иоанновича в одноименной пьесе Алексея Константиновича Толстого, и Лев Додин, ставивший в Питере «Господ Головлевых».

Про Товстоногова и его театр, откуда, собственно, началась его слава после роли князя Мышкина в «Идиоте» по роману Достоевского, — слегка отстранение и иронично. Рассказывает, что роль была столь мучительна, что в результате он поссорился со всеми коллегами — и покинул театр.

Резко отзывается о Козинцеве, снявшем его в «Гамлете». О расхождениях, возникающих на площадке между актером и режиссером, знаю и из дневниковой книги Григория Козинцева. О спорах и несогласиях с режиссером говорит и Смоктуновский. Не зная английского, актер обложился русскими переводами трагедии, чтобы дойти «до первоисточника».

Иннокентию Михайловичу вообще был свойствен «свой подход» к роли, острый и беспощадный критицизм, «чудовищной» он называет игру предшествующих российских Гамлетов — Самойлова, Михаила Козакова. Судит со своей — заоблачной — высоты.

Несогласие с режиссером, свой взгляд на пьесу и на роль, казалось бы, могли привести актера в режиссуру, как того же Михаила Козакова, спорившего с самим Эфросом. Но не привели. Остался Актером милостью Божией.