Был новый хормейстер сдержан, закрыт, немногословен, говорил гнусавя, несколько в нос, показывал смешно, так как пел высоким мужским фальцетом сопрановые ноты. В нем чувствовалась школа хора мальчиков, который его воспитал, школа Свешникова.
Начал устраивать у нас «сдачи партий», спрашивал всех по одиночке, рисовал в тетрадке какие-то крючки. Страшно было неимоверно. Готовились как проклятые. Слова болгарской песни-скороговорки «Посадил полынь я» отскакивали от зубов. Потом очень гордились, что получили у Попова высший балл, я среди первых голосов, сестра — среди вторых.
Локтев и Попов ничего не делили между собой. На капустниках под Новый год Локтев наряжался Дедом Морозом, Попов — Снегурочкой. Ансамблисты умирали от хохота, когда Снегурочка начинала говорить гнусавым фальцетом — голосом Виктора Сергеевича. Парочка была замечательная, оба высокие, подвижные, уморительно вдвоем танцевавшие, загляденье да и только!
Воспоминания затягивают. Но нужно остановиться.
Как же все-таки определить, что такое хор? Хор — это… это… Пожалуй, лучшее определение дал хормейстер из фильма, который я изругала: «Хор — это лучшее средство быть счастливым человеком». А я скажу короче: «Хор — это счастье». Когда поешь в хоре, ощущаешь близость к Богу.
Из далекой дали доносится до меня звук нашего пионерского оркестра, где преобладали балалайки и домры, слышится мелодия, поют детские голоса…
Юбилеи декабря: Виктор Попов
Юбилеи декабря: Виктор Попов
Только сейчас, уже отнюдь не в юном возрасте, поняла, чем был хор для Виктора Сергеевича Попова. Девочкой, занимаясь в Ансамбле песни и пляски при Дворце пионеров, руководимом Владимиром Сергеевичем Локтевым, к которому в 1964 году пришел новый хормейстер, Виктор Попов, я над такими вопросами не задумывалась.
Видела, что хормейстер высок, строен и, хотя молод, — держится степенно, с достоинством. Видела и то, что был новый хормейстер как-то удивительно хорош собой, эдакий русский добрый молодец, голубоглазый, подтянутый, с вьющимися каштановыми волосами.
Сейчас бы я сказала, что был он хорош уже тем, что при такой привлекательной внешности, казалось, не обращал на нее никакого внимания, не болел «нарциссизмом», был целиком сосредоточен на своем деле, на своей хормейстерской работе. Красоту слегка портила некоторая гнусавость, говорил Виктор Сергеевич в нос, словно был всегда простужен, он не боялся этим своим простуженным голосом, используя фальцет, показывать нотки самым высоким в хоре голосам — «первым сопранам», что сначало удивляло и смешило, а потом уже стало привычным.