Но вернусь к началу, к той мысли о Попове, что посетила меня буквально вчера, 10 декабря, в день рожденья Мастера.

Я подумала, что для десятилетнего Вити, росшего в войну без отца в голодном и разоренном Бежецке, весть, принесенная учительницей пения, что в Москве открывается хоровое училище-интернат для мальчиков, была спасительной.

Витина мама, по рассказу самого Попова, была на деревне «плакальщицей», то есть исполняла тот старинный обряд проводов покойника, который в советской — военной и послевоенной — действительности стал по существу избыточен. Всех мертвых не оплачешь.

Странная материнская профессия, в которой сочетались народное искусство и религиозная экзальтация, не могла не отразиться на сыне — человеке редкой сдержанности, запрятавшем экзальтацию, как и религиозное чувство глубоко в подсознание, но не отказавшегося от них.

Мать успела привезти Витю в Москву и отдать его в руки Александра Васильевича Свешникова. Свешников стал учителем, указал тот уровень и приобщил к тем традициям, что вели еще от дореволюционной хоровой школы, Свешников вывел на дорогу и указал путь — хор, хоровое пение. Это и было спасением.

Виктор Попов

Остальное зависело уже от него самого — талантливого, волевого, целенаправленного паренька, рано оставшегося сиротой, но ясно осознавшего, каким богатством наделил его учитель.

Как бывшая хористка могу сказать: нет ничего прекраснее тех минут, когда хор, подчиняясь магическим движениям дирижера на волне вдохновения улетает в горние выси. Дорогого стоят эти минуты, редки они, и много нужно потрудиться над звуком и смыслом, чтобы свершилось это чудо на сцене. Одним из тех хормейстеров и дирижеров, которым удавалось извлечь из хора не просто звуки, а нечто божественное, был Виктор Сергеевич Попов.

Когда-нибудь о нем, хормейстере, поцелованном Богом, воспитателе хористов и вокалистов, создателе Большого детского хора, Академии пения, напишу большую статью. А сейчас ограничусь только несколькими «случаями».

В материале, показанном на ТВ к 80-летию рано умершего (всего 73 года) маэстро его повзрослевшие воспитанники часто вспоминали строгость, пунктуальность и даже придирчивость учителя. Что было, то было, причем с молодости. Снимал часы, клал их на крышку рояля — и ровно в срок начинал занятия. Кто опоздал — ждал за дверью и попадал в репетиционный зал не раньше, чем давал внятные объяснения своему опозданию.

Однажды и я попала в эту конфузную и неприятную ситуацию. Зима… из нашего Перова добраться до Ленинских гор — это потратить минимум полтора часа в ледяном автобусе, на метро и в долгом забеге по сугробам до Дворца пионеров… И вот, замерзшая и дрожащая, стою перед Поповым в ряду таких же опоздавших. Такое ощущение, что для него все одинаковы, он никого не выделяет, и обстоятельства для него не важны. Мое объяснение, что опоздала, так как долго ждала автобуса, явно его не устраивает. — Садись, — взгляд суров, как и после объяснения мальчишки-соседа, что опоздал, так как проспал.