Ведь и Дмитрий Сергеевич Лихачев похож на древнерусского святого, изображенного кистью русского мастера-иконописца. Византийцы — те часто изображали гневных, карающих святых, а русские — как в колорите предпочитали краски поярче, посветлее, так и в выражении лица любили — доброту, милосердие, что-то очень человеческое.

Кстати, Дмитрий Сергеевич на встрече сетовал, что «доброта» из нашей жизни уходит, как и словосочетание «добрый человек», которое в русских народных сказках характеризует вообще человека, всякого человека. А я подумала с горечью, что сегодняшним обозначением для встречного россиянина может быть: «недобрый», «недружественный», «равнодушный», «безразличный» — и это еще самые нейтральные и приятные характеристики для тех, кто взращен и воспитан новыми, скудными на доброту, временами.

Когда я увидела Лихачева, вышедшего на сцену, стала лихорадочно вспоминать дату его рождения. 1906-й? Неужели этому человеку за 80?

Не замечали, что многие «лагерники», как и «блокадники», прошедшие через войну и голод, часто кажутся гораздо моложе своих более благополучных сверстников? Так, вернувшиеся после 1856 года из Сибири декабристы казались современникам бодрее и деятельнее тех, кто оставался на воле, — потухших и даже отчасти «протухших»…

Андрей Сахаров

В испытаниях, как писал Дмитрий Сергеевич в своих «Воспоминаниях» — книге, ставшей для меня этапной, — проверяется, кто ты: человек или нелюдь, подобие Божие или людоед.

А испытания начались для Дмитрия рано, в 22 года, едва он закончил Ленинградский университет.

Арестовали за участие в студенческой карнавальной Космической академии, за шутливый доклад о преимуществах старой орфографии. Дмитрий Сергеевич отмечает, что все шутливое, свободное, яркое было органически чуждо советской власти, не понимающей юмора, предпочитавшей унылость и серость, блеклые скучные тона.

Юноша был сослан на Соловки.

Секирка, где совершались казни, пытка мошкарой, каждодневное ожидание гибели… Один раз за «студентом» (Дмитрий ходил в студенческой фуражке) пришли, слава Богу, в его отсутствие.

Лидия Чуковская

Узнав, что за ним приходили, он спрятался среди вязанок дров, пробыл там до утра, слыша как гремели выстрелы. Расстреляли ровно 30 человек, одного — вместо него. Он понял, что ему даровано прожить жизнь не только за себя, но и за того, расстрелянного…

Наверное, после такой встряски, какой был лагерь, а потом война и блокада, человек перерождается, начинает смотреть на жизнь и людей как-то иначе. В книгах Дмитрия Сергеевича Лихачева «Человек в литературе Древней Руси», «Художественное наследие Древней Руси и современность», «Заметки о русском» ставится вопрос о специфике «русского взгляда», «русского национального характера». Не так давно из уст одной ученой дамы, глаголящей по радио, можно было услышать, что нет никакого национального характера, что все люди в определенных условиях ведут себя одинаково.