Не может ли быть так, что в наши дни гражданин какой-нибудь исключительно эгалитарной демократической страны, смиренно соглашаясь с очень обременительной и очень высокой ставкой налога, в душе, как и маори, надеется на то, что благодаря какой-либо из правительственных мер он получит возможность запустить руку в карман кого-то, кто богаче его?

Обычай muru не следует понимать в том смысле, что у маори не было четкого представления о частной собственности. Как раз наоборот. Именно они создали термин «табу» (tapu), обозначающий концепт, предназначенный для защиты частной собственности. Любой человек, который хотя бы что-то значил, мог с помощью своего tapu наложить табу на все свое движимое имущество – одежду, оружие, украшения и т. п., т. е. он мог защитить их от ущерба или воровства других (конечно, за исключением muru). Чем выше социальный ранг человека, тем сильнее было его tapu. Он не обязан был давать другим взаймы свое имущество и мог оставлять его без охраны на неограниченное время. Например, применительно к сети для рыбной ловли tapu считалось таким сильным, что к ней мог приближаться только тот, кто ее сделал[499].

Маори также понимали, что означает неравная плата за неодинаковые результаты. Так, при распределении общего улова после совместной рыбалки доля, достававшаяся семье рыбака, соответствовала его приложенным усилиям[500].

Из этого примера в очередной раз становится ясно, насколько неправильно полагать, что может существовать в чистом виде «социалистическое» или, напротив, «индивидуалистическое» общество, или представлять себе социальное развитие в виде прямой линии. В действительности любое внимательное наблюдение за человеческими группами, обществами и культурами обнаруживает мотивационные структуры для достижения и совершенно частных, и очевидно полезных для сообщества целей. Во многих аспектах соседи, граждане и предприниматели современной страны, ориентированной на частное предпринимательство, гораздо лучше приспособлены к настоящим практическим совместным делам, чем члены примитивных групп или простейших сельских общин, например южноамериканских или южноитальянских. Поскольку никто не может быть совершенно уверен в том, что другой человек не сможет извлечь из «общественного интереса» бóльшую выгоду, чем он сам, на практике взаимовыгодного совместного сотрудничества нельзя достичь до тех пор, пока примитивная, первичная зависть не будет в основном подавлена[501]. Возбудившись, зависть слепо и яростно обрушивается не только на частную выгоду и имущество, но, как показали наблюдения за множеством общин, также и на саму идею организации чего-либо такого, что требует сотрудничества людей, даже если это всего лишь поиск лучшего источника воды для всей деревни[502].