По моим личным впечатлениям, после Второй мировой войны социальная зависть к среднему классу была больше на виду в Англии, чем в США и Германии. Показательно, что в 50-е гг. главные редакторы газет получали больше негодующих писем о среднем классе, чем о высшем. Вероятно, средний класс, к которому авторы этих писем находились ближе, раздражал представителей рабочего класса больше, чем далекие от него высшие классы. Говоря в общем, представляется, что зависть выбирает конкретные мишени, например врачей, менеджеров, банкиров или пекарей (во время Французской революции это были предприятия и ремесла, связанные с производством и продажей пищи). Чтобы испытывать гнев на капиталистов, средний класс и т. п., требуется способность к абстрактному мышлению; люди не всегда полностью уверены, чтó именно они обозначают этими словами.

То, что зависть обычно фокусируется на определенной жертве, к сожалению, почти всегда приводит к тому, что политики, подстрекатели и пропагандисты почти всегда ищут и находят козлов отпущения – менял, китайских зеленщиков или, сегодня, еврейских торговцев в негритянских кварталах американских городов, – даже когда их цель состоит в том, чтобы направить недовольство необходимых для целей революции слоев населения против более богатых вообще.

Образы и причины, разжигающие моральное негодование (в свою очередь питающее злобу которая ведет к революции), в основном определяются конкретной эпохой. Действие, совершенное явным меньшинством, многим кажется чуть ли не моральным оправданием самого ужасного революционного терроризма; но как только те же действия начинают совершать массы или, точнее, эмансипированные революцией массы, они в лучшем случае очень неохотно включаются в уголовную статистику. Многим читателям знаком описанный Диккенсом эпизод, где он рассказывает, как карета французского маркиза случайно задавила на парижских улицах ребенка из рабочей среды. Здесь он хотел показать социальную напряженность, предшествовавшую Французской революции. Правда, маркиз остановился, чтобы швырнуть золотую монету родителям ребенка, что, по крайней мере, несколько лучше полного безразличия к своим жертвам тех современных водителей, которые просто скрываются с места происшествия. Какие бы социальные потрясения ни произошли в будущем, можно быть уверенным в одном: будущие историки не станут перечислять среди вызвавших их факторов ту наглую бессердечность, с которой многие автомобилисты давят пешеходов. В эпоху, когда в Америке любой бродяга может разъезжать на автомобиле, водитель, который продолжает путь, убив кого-то своей машиной, больше не является материалом для изготовления социального динамита. Для общественного негодования нужны другие катализаторы.