— Коля!

— Что такое?

— Аты уверен, что немцы тебя не убили?

— Ты что, сдурел? Как бы я сейчас с тобой разговаривал?

— Не знаю… может, ты мерещишься.

— Не болтай ерунды и спускайся. Тебя все ждут.

— Все?

— Ну… все — не все, но те, кто собрались, хотят тебя видеть.

Замечаю Алвину. Она улыбается мне и молча отходит. Вопросительно смотрю на Колю.

— Да, она тоже не хотела оставаться наверху. Наконец нашла своего Густика. И счастлива.

— Как? Но он же… ты же сам его… ничего не понимаю.

— Что тут непонятного? Я же возражаю — свою вину нужно искупить. Что есть, то есть, дела нужно привести в порядок. Это тебе любой бухгалтер скажет.

Адского котла внизу нет, свет идет от огромной лампы, висящей высоко в воздухе. Ну и бункер сварганил, потолок выше, чем в Опере. Да что там в Опере, так светло, что не разглядеть, где что начинается, а где кончается.

— Мне пора копать, — в руках у Коли лопата, он делает шаг в сторону и исчезает.

Передо мной вырастает Рудис.

— Рудис! — не передать, как я рад. — И ты тут! И живой. Я боялся, что тебя застрелили.

— Куда там. Живей живого. Живее, чем на земле. А вот и Борис.

Борис сидит за пианино, а Гец, Реня, Циля и еще кто-то слушают. Не могу определить, что он играет, но играет громко. Заметив меня, Борис кивает. Вишь, как. Интересно, сам из сарайчика выбрался и сюда пришел или Коля привел?

— Коля — воистину, как Бог, — восклицает Борис и наяривает дальше.

— Ну да! — мне кажется, он преувеличивает.