Но рост был неумолимым – ограничивали только препятствия, которые, как считали горожане, чинили им местные власти. В декабре 1989 года газета «Вечерний Ленинград» сообщала, что, несмотря на 25-процентный рост числа садовых участков с начала 1986 года, их все еще было примерно на треть меньше, чем требовалось для удовлетворения потребности ленинградцев в загородном жилье. Хотя беспокойство о бобрах в Гатчине (которым, как утверждалось, угрожает новостройка), возможно, и имело под собой основания, в ряде других районов низкие темпы роста объяснялись умышленной волокитой со стороны местных властей[1403]. За этой проблемой можно было увидеть размывание гегемонии сельского хозяйства, достигнутой в советский период.

Присутствие горожан в деревне советские планировщики рассматривали с точки зрения практической пользы. За городом у людей была возможность наслаждаться здоровым отдыхом и вывозить на свежий воздух детей; загородные поселения (по слухам) также планировалось использовать в качестве убежищ на случай ядерной войны[1404]. Но основная цель сезонного переселения заключалась в том, чтобы выращивать больше еды. Вплоть до распада Советского Союза летом и ранней осенью огромное количество городских жителей в приказном порядке отправляли в деревню для помощи в уборке урожая[1405]. Сезонный призыв такого рода организовывали в учебных заведениях – от старших классов средней школы до вузов, – а также на предприятиях и в учреждениях. Считалось, что это приносит моральную пользу (поощряет участие в «общем деле»), а попытки избежать выезда «на картошку» рассматривались как уклонение от общественной работы. Как и при любом принудительном труде, процесс скрашивало «чувство локтя» (совместные перекуры, выпивка и рассказывание анекдотов облегчали жизнь). Те же, кто не обладал большой физической силой, могли ловко увильнуть на работу, не связанную с сельским хозяйством [Пашкова 2010: 255][1406].

Власти также старались контролировать поведение людей на пригородных участках, как правило с помощью запретов. Управлению садоводств было предоставлено право принимать меры против лиц, нарушающих правила и строящих жилища нестандартных размеров и форм, а также против тех, чьи участки были запущены. Регулировать строительство было довольно просто, а вот заставлять людей выращивать овощи – проблематично. Первоочередным стимулом послужило бы разрешение продавать собственноручно выращенную продукцию, но извлечение прибыли из собственного участка считалось делом буржуазным и хищническим[1407]. Общественное мнение, как показал опрос, опубликованный «Комсомольской правдой», разделялось: одни считали, что государство должно поддерживать членов садоводческих товариществ, скупая их продукцию, другие были категорически против подобной системы, называя ее корыстной; третьи же и слышать не хотели какую-либо критику в адрес садоводств[1408].