Светлый фон

Долгое молчание.

— Эта линия может прослушиваться, — наконец сказал он. — Если ты намерена продолжать разговор в том же духе, я кладу трубку, и ты очень долго меня не услышишь.

— Твоя жена только что цитировала мне подробности моего разговора с американским консулом и сотрудником ирландских спецслужб. Дай-ка угадаю, откуда она их узнала?

— Понятия не имею.

— А еще она сообщила, что ты приложил руку к тому, чтобы до смерти напугать моего брата, усадив его в самолет с чилийскими диссидентами и…

— Элис, я знаю, ты расстроена. Но, как я уже сказал, эта линия небезопасна. И я, честно говоря, не понимаю, о чем ты говоришь.

— Да неужели? Твоя долбаная женушка только что сказала мне, что это я виновата в смерти миссис Коэн.

— Миссис Коэн уже много лет была в плохом состоянии. Так что не вини себя. И все же если бы ты пораньше сообщила о Карли…

— То что? Что? Она не покончила бы с собой?

— Возможно, у нее появился бы стимул жить.

— Итак, ты все же обвиняешь меня, хотя я объяснила твоим знакомым в посольстве, что оказалась в дико сложном положении с этой тощей стервой. Или приятели из ЦРУ этого тебе не рассказали?

Раздались гудки. Отец бросил трубку. Я поняла, что почти все это время орала во весь голос. Как только разговор прервался, открылась дверь Шона, и он заполнил весь проем своим крупным нескладным телом.

— Вот я и узнал правду: это ты заложила Карли, сдала ее копам и цэрэушникам из вашего посольства.

— Думайте все, что хотите.

— Не сомневайся, так и будет. — И Шон захлопнул дверь.

Час спустя мы с Киараном катили на поезде от станции Коннолли на север — в Белфаст. В Дублине выдался один из тех редких дней, когда солнце жарило в полную силу. Едва появившись у моей двери — я с небольшой сумкой и паспортом в руке уже была готова выйти, — Киаран понял, что дела у меня плохи.

— Заокеанский звонок? — догадался он.

— Мои родители должны давать уроки людям, как вызывать чувство вины у других.

По проходу прошла женщина, толкая перед собой тележку с напитками и закусками. Киаран взял нам по маленькой бутылочке «Бушмиллс».

— Твоя матушка, очевидно, ищет способ побольнее тебя уколоть, — сказал он, — чтобы заставить тебя расплачиваться за грех. А заключается твой грех в том, что ты в ней больше не нуждаешься. Вспоминаются слова одного ирландского писателя — сдается мне, что это был Джон Макгахерн, — о том, что матери готовы руки-ноги своим детям переломать, лишь бы оставаться нужными. Он говорил об ирландских матерях.