Посыпал мелкий дождь, ухудшив видимость. Но мне все же удавалось разглядеть солидные викторианские дома и административные здания на площади, переулки с аккуратными домами с террасами, двух- и трехэтажными. Думаю, мы находились как раз в той части города, о которой Киаран говорил, что она укрыта от вооруженных стычек, которые были так характерны тогда для Белфаста. Мы подъехали к кирпичному дому, узкому, в три этажа.

— Chez nous[95], — объявил Джон.

Что меня сразу поразило в доме Киарана, так это количество книг. Это, пожалуй, было самое книжное жилище, какое мне приходилось когда-либо видеть. Квартира была уютная, с отциклеванными половицами, симпатичными изжелта-белыми стенами, удобной викторианской мебелью и книгами, книгами, книгами. Книги были повсюду — даже за унитазом в туалете подвального этажа, наваленные грудой до самого бачка. В прихожей полки высились от пола до потолка, в уютной гостиной три стены из четырех имеющихся были плотно заставлены шкафами, и на кухне тоже были книги.

А в комнате Киарана, стены которой были увешаны множеством плакатов с портретами самых разных персонажей, от Оскара Уайльда и Джима Моррисона до Бенджамина Дизраэли, на настенных полках были представлены детские и юношеские увлечения моего парня. Еще я обнаружила даже еще более внушительную коллекцию альбомов рока и джаза, чем видела в его дублинской квартире.

Тем временем появилась и мама Киарана, Энн, женщина лет сорока пяти, как и ее супруг, привлекающая своеобразной суровой красотой.

— Кого мы видим! — широко улыбнулась она сыну.

Киаран тоже просиял. Энн без церемоний обняла сына и, задержав руку на его плече, внимательно посмотрела на него.

— Вид у тебя цветущий, — заметила она.

— Твоими молитвами, — усмехнулся Киаран.

— Мой сын считает, что я всегда и ко всему придираюсь, — обратилась она ко мне. — Очень рада познакомиться, Элис.

— И я рада, мэм.

— Ни к чему нам эти викторианские церемонии. Энн будет в самый раз. — Наклонившись, женщина поцеловала сидящего мужа: — Вижу, Джон сделал все правильно, доверив готовку Радживу.

— Я объяснил, что к кухне меня лучше не подпускать. Это опасно.

— Смертельно опасно — так будет точнее. Но я за тебя выходила не из-за твоих поварских талантов.

— И я не из-за этого на тебе женился.

Они улыбнулись друг другу, как заговорщики. Такое было для меня в новинку, поскольку до сих пор я не видела ни одной пары супругов из поколения родителей, которые бы искренне любили друг друга. Об этом красноречиво говорили невербальные знаки — мимика, жесты родителей Киарана и то, как они друг на друга смотрели, ясно свидетельствовали о том, что между ними существует физическое притяжение и они наверняка занимаются сексом, причем регулярно (да еще и слегка поддразнивают друг друга из-за неумения готовить — то, из-за чего мой отец вечно подкалывал маму). Рядом с кухней находилась столовая с овальным столом красного дерева и стульями. Нам всем раздали поручения, чтобы ускорить ужин. Мне сказали, где найти скатерть, салфетки и столовое серебро, а тем временем Киаран кормил кошек, Джон расставлял бокалы и открывал вино, а Энн разложила всю еду на тарелки и в вазочки. Джон и Энн оказались очень увлеченными, творческими людьми. Энн готовила вечернюю аналитическую программу о текущих событиях на Радио-Ольстер. Она была поразительно эрудирована, информирована обо всем на свете и отлично разбиралась в международной политике. В тот вечер из Чили пришли очередные новости — о том, что Пиночет начал преследования интеллигенции, настроенной против хунты. На миг я впала в панику, решив, что Киаран может что-то сказать родителям о связи моей семьи с этими событиями. Но Энн продолжала рассказывать о том, что ведущий чилийский поэт, Пабло Неруда, подверг себя серьезному риску, во всеуслышание назвав Пиночета диктатором, а Киаран нашел под столом мою руку и пожал — сигнал о том, что он не собирается подрывать мое доверие, пересказывая то, что услышал от меня об отце и Питере в Сантьяго. Впрочем, Энн все же задала мне вопрос о проблемах внешней политики Никсона и Киссинджера, потом строго допросила, что я думаю о бомбардировках Камбоджи, есть ли шансы у президента пережить Уотергейт и считаю ли я, что нео консерватизм, его теоретики и апологеты Ирвинг Кристол и Мидж Дектер и «простоватый Рональд Рейган, которого, однако, не стоит недооценивать», могут задать тон в ближайшем будущем? Меня порадовали искренний интерес матери Киарана к тому, что я говорю, и желание вовлечь всех в обсуждение важных вопросов, что она и делала, мастерски поддерживая общий разговор. Когда же Джон, отклонившись от темы, принялся расспрашивать о джазовых клубах Нью-Йорка, оказалось, что он настоящий фанатик того, что он назвал «величайшим вкладом Америки в универсальный язык музыки». Он рассказал, что они с Энн — за год до рождения Киарана — провели лето 1953 года на Манхэттене, что он слышал Чарли Паркера в клубе «Бердленд», Билла Эванса и Декстера Гордона в «Вэнгарде» и что «в моей следующей жизни я наверняка буду жителем Нью-Йорка».