— Канстлер — левый пустобрех, — сказала мама, — из тех, кто любит поднять кипеж. Не сомневаюсь, что для Карли он подойдет идеально. Здесь ее возвращение стало сенсацией — вся пресса только о ней и писала. Особенно о том, что явись она немного раньше — могла предотвратить самоубийство матери.

Я не сказала ни слова.

— А твое молчание я считаю негласным признанием того, что и ты тоже могла спасти жизнь несчастной Синди…

— Ты не можешь обвинять меня в этом.

— Но ты обо всем знала еще тогда, когда она еще была жива и здорова.

— Я уже объясняла в посольстве…

— Знаю я все, что ты говорила в посольстве.

— Откуда ты можешь это знать?

— А ты не догадываешься? У твоего папочки всюду кроты.

— А ты знаешь, что папа спас Питера в Чили, не дав сбросить с самолета?

— Естественно.

— И ты одобряешь то, что папа участвует в чилийских делах? Кровавая диктатура, которую он не просто принял, а активно поддерживает, всепроникающая коррупция…

— Не уклоняйся от темы. Правда в том, что эта мерзкая маленькая сучка запугала тебя. Так ты сказала людям в посольстве. Это они и передали твоему отцу. Его дочь — трусиха, у которой…

Я положила трубку. На самом деле я с силой ее швырнула. И не стала поднимать, когда телефон снова зазвонил. Разговор выбил меня из колеи, мне было так скверно, что я поднялась к себе, упала на кровать и долго лежала без сил, переваривая обрушившиеся на меня обвинения. Хотя я понимала, что мать обязательно вывернет все именно так, против меня. Но меня поразило то, что мой отец узнал все подробности моего разговора с консулом и сотрудником спецслужбы и обо всем рассказал маме.

Меня не слишком удивило, когда час спустя зазвонил телефон, после чего в мою дверь постучала Шейла и крикнула:

— Элис, там тебя.

Звонил папа.

— Чему обязана такой честью? — спросила я. Стоя в коридоре, я говорила в полный голос, нисколько не беспокоясь о том, что кто-то услышит.

— Прости, что так давно не звонил.

— Ты человек занятой — coups d’état[93] и убийства левых, должно быть, отнимают все время.