Мои успехи были ужасающими. Я никому об этом не сказала. Дарвон помогал мне заснуть. Его я и принимала. От милтауна я впадала в ступор и воспринимала действительность так же, как звуки, — размыто и не в фокусе. Его я бросила и поклялась больше не использовать, если только мрак не накроет меня с головой.

Осень в Вермонте… Теперь я спала по ночам, а после того, как Фред подключил слуховые аппараты, стала острее воспринимать звуки. Что еще?..

Меня взяли на младший курс в Вермонтский университет. Выбрала я его случайно. Комната в Нью-Йорке, где я целых четыре недели ночевала на полу, принадлежала моему другу по боудинскому колледжу, Дункану Кендаллу. Парень интеллектуальный и уроженец города, он сразу после колледжа получил место помощника редактора в журнале «Эсквайр», но уже рвался оспорить назначение, считая себя новым Томом Вулфом в процессе становления. У него была тесная однокомнатная квартирка на Восемьдесят третьей улице между Амстердамом и Бродвеем: довольно оживленный район, в основном латиноамериканский. Выходя на тротуар, приходилось смотреть под ноги, чтобы не наступить на использованные иглы для подкожных инъекций. Для того чтобы ходить по кварталу с наступлением темноты, тоже требовалась определенная сноровка. О том, что я стала жертвой «инцидента», Дункан узнал из «Нью-Йорк таймс». Вернувшись назад в Штаты и поселившись в своей старой комнате в доме родителей, я получила от него письмо. В нем Дункан выражал сочувствие из-за того, что мне пришлось пережить весь этот кошмар. А дальше были написаны его адрес, домашний и служебный телефоны… и осторожный вопрос — можно ли ему меня навестить? Я послала ему открытку. Поблагодарив, объяснила, что пока не могу никого видеть. Но дела дома стали выходить из-под контроля, и в какой-то момент я решила уйти совсем. Дункану я позвонила с олд-гринвичского вокзала и спросила, может ли он предоставить мне временное убежище. Надо отдать ему должное, он не колебался:

— Если ты не против того, чтобы спать рядом с ванной, можешь жить, сколько хочешь.

Ванна в квартире Дункана находилась в углу кухни, а за ней имелся небольшой альков — может быть, семь на четыре фута, — который Дункан превратил в место для ночевки гостей. Обстановку составлял матрас на ножках, с простынями в огурцы, и плакат Аллена Гинзберга на стене. На плакате была написана одна фраза — самая раскрученная цитата из его великой поэмы «Вопль»:

Я видел лучшие умы моего поколения, разрушенные безумием…

Я видел лучшие умы моего поколения, разрушенные безумием…