Это была постоянная тема в письмах Дункана — тоска по мне. Читать и погружаться в его тонкие, витиеватые рассуждения, ругая его про себя за то, что не взял в путешествие пишущую машинку — расшифровка его почерка была реально тяжким трудом, — но в то же время сосредоточиваясь на тех фразах, где он писал о серьезности своего чувства ко мне… Это было совершенно чудесно, когда, придя домой, я находила в почтовом ящике новое послание от Дункана. И каждое письмо увеличивало мою собственную отчаянную потребность быть рядом с ним. Кто бы мог подумать, что все так обернется — все случившееся тогда в аэропорту стало для нас обоих полной неожиданностью, настоящим сюрпризом. Я должна была уговорить Дункана остаться на несколько дней, чтобы как-то осмыслить нашу связь друг с другом, придать ей какие-то реальные очертания. Я то и дело принималась ругать себя за то, что упустила эту возможность. Но когда Дункан предложил мне приехать к нему в Тунис в начале августа хоть на пару недель, я написала в ответ, что очень хочу быть там с ним, но никак не могу — до выхода в продажу наших осенних книжных новинок оставались считаные недели. Поскольку это впервые происходило под моими знаменами, если можно так выразиться, я вынуждена была просидеть на работе все лето, составляя планы публикаций в прессе и придумывая рекламные и маркетинговые ходы для наших изданий. Честно говоря, я просто боялась, что, если отлучусь хоть на неделю, все пойдет наперекосяк. Но предложила подумать, не сбежать ли нам куда-то на недельку после Рождества — к этому времени Дункан должен был вернуться в Штаты.

— Ты превращаешься в образцового трудоголика, — сказал мне Хоуи, когда мы с ним встретились в начале июня.

Корнелиус Паркер не был удостоен Пулицеровской премии, зато получил Национальную книжную премию, и мы только что подписали с ним контракт еще на два романа. Но биография Элеоноры Рузвельт, в которой неоднозначно оценивались ее лесбийские отношения и многочисленные интрижки самого Рузвельта, получила очень неоднозначные отзывы и не произвела того фурора, на который мы все рассчитывали.

— Дорогуша, — сказал Хоуи, — никому не хочется верить, что первая леди, правозащитница и борец за социальную справедливость была, оказывается, розовой. Неудивительно, что книга не пошла.

— Почему бы тебе не сказать это еще чуточку громче, чтобы уж и на другом конце ресторана расслышали?

— Англоговорящие в этом заведении в меньшинстве. Я, кстати, рекомендую тебе под стопочку водки блины с копченой селедкой.

Мы сидели в Литовском общественном клубе на углу Второй авеню и Шестой улицы, которое мой друг обнаружил благодаря новому парню, с которым он встречался, профессиональному бодибилдеру из Вильнюса, полному решимости победить в этом году на конкурсе «Мистер Америка».