«Очищенный» от грубой эмпирии эстетический субъект не становится, однако, плоской абстракцией. Напротив, обнаруживается, что многое в его структуре и свойствах носит сверхличный характер, является фактически общесоциальным, родовым. (На языке кантовской философии это называлось: «трансцендентальный субъект»).

Вместе с разделением эмпирического и эстетического субъектов естественно вышла на передний план проблема преобразования первого во второй. Имеется в виду развитие, совершенствование эмпирического субъекта до подлинно эстетического уровня, соответствующего данному социуму, достигнутому уровню его культуры. При этом диалектика субъектно-эстетической сферы такова, что индивидуальность вкусовых оценок и предпочтений всё же сохраняет свою силу. «…Вкус всегда должен быть личной способностью, – пишет В. Ф. Асмус в своей монографии о Канте. – Можно указать другому на образец и проявить умение, подражая указанному извне образцу, но обнаружить подлинный вкус способен только тот, кто может самостоятельно судить об образце. (…) Поэтому высший образец есть идея, которую каждый должен создать сам для себя… А представление о существе, адекватном этой идее, есть идеал»[476]. Общезначимое и индивидуально-своеобразное в эстетической сфере сосуществуют, взаимно питая и дополняя друг друга.

Положение о полной изолированности эстетического начала от всего практического, высказанное мыслителями «века Разума», было методологически оправданным для того времени, но ныне оно явно устарело. Тезис о «чистом эстетическом суждении» сродни таким физическим понятиям, как «абсолютно твёрдое тело», «идеальный газ» и аналогичные им. Эти абстракции играют конструктивную роль в науке, но в реальности подобная «чистота» и абсолютное разделение полярностей отсутствуют.

В этой связи заслуживает внимания идея К. Грооса о том, что эстетическое отношение есть результат напряжённого взаимодействия эстетического с утилитарным и лишь в конечном счёте – преодоления последнего первым. Такое решение вопроса вытекает из исходного тезиса Грооса о «монархическом устройстве сознания». «Преодоление», разъясняет Гроос, не означает полной замены утилитарного эстетическим. Достаточно господства первого над вторым, при котором фактически имеет место единство обоих начал, ибо практическое, как правило, тоже участвует в синтезе, хотя и в подсобной, вспомогательной роли. Согласно такому своему взгляду Гроос считает, например, «чувственно-приятное» не антиподом прекрасного (как Кант), а скорее его предпосылкой, предусловием и даже органической составной частью. Чувственноприятный предмет возвышается до степени прекрасного благодаря сосредоточению сознания на выделении «видимости». Важно отметить, что чувственно-приятное сопутствует прекрасному, причём двояко: и как внеэстетическая предпосылка, и как внутри-эстетическая составляющая[477].