Уровень эстетических явлений, эстетической чувственности, при всей его важности и автономности, не есть онтологически первичный, базисный. На этом, напомним, настаивал С. Л. Франк в своём анализе красоты, содержавшемся в его книге «Непостижимое» (1938). Согласно С. Л. Франку, в красоте проявляется лишь та часть содержания реальности, которая может быть непосредственно выражена и гармонизирована в контексте наличного бытия, «здесь и сейчас». Но существуют и другие, нижележащие слои содержания, непосредственно не объективируемые и более трудно поддающиеся гармонизации. По отношению к этим глубинным слоям реальная красота выступает как бы символом возможности их преобразования в будущем, наглядной демонстрацией достижимости перспективного идеала, и одновременно – стимулом движения к нему. Но там, где есть момент «обетования» грядущей гармонии, всегда сохраняется и возможность «обмана чувств», ложной идеализации. Момент иллюзорности, кажимости также неустраним из природы красоты. В свете сказанного понятно, почему внешняя красота нередко сосуществует с внутренней расколотостью, дисгармонией объектов. При этом сама она приобретает двусмысленный, «демонический» или прямо «сатанинский» характер.

Всё это дает повод С. Л. Франку сделать вывод о «недостаточной онтологической обоснованности того, что открывается нам в эстетическом опыте». «Нам, бесспорно, открывается в нём некая подлинная реальность, – пишет он, – но сама эта реальность как-то лишь «поверхностна», не объемлет целиком всей глубины бытия. Красота относится скорее лишь к «облику» реальности, чем составляет её подлинное существо, её корень, определяющий целиком всю её структуру»[475]. Можно не разделять религиозно-философскую трактовку онтологических проблем, которой следовал С. Л. Франк, но нельзя не согласиться с ним в том, что эстетическая сфера есть нечто производное, «вышележащее» по отношению к онтологически-первичным слоям бытия. Можно говорить об онтологической укоренённости эстетического начала в конечном счете. Но различать эти два уровня – саму красоту, например, и её онтологические основания, «производящие причины» – безусловно, необходимо.

Специфичен не только объект, но и субъект эстетического отношения. Философско-эстетическая мысль XVIII–XX веков проделала большую работу, чтобы преодолеть грубый эмпиризм, наивный сенсуализм в представлениях о субъекте эстетического отношения и его взаимодействии с объектом. Стало ясно, что в одном и том же человеке живут, сосуществуют как бы два субъекта – человек эмпирический и человек эстетический. Второй представляет собой продукт «очищения», идеализации первого, он как бы надстраивается, возвышаясь, над первым. Эстетический субъект, вырываясь из сугубо практических связей с объектом, становится, во-первых, более суверенным, менее зависимым от объекта, а во-вторых, внутренне более активным по отношению к нему. Повторим ещё раз: восприятие эстетической формы объекта есть в значительной степени и её конструирование (с участием игры воображения).