Уилсон имел в виду диких животных. Он не учитывал домашний скот, например, домашнего быка (Bos taurus), популяция которого, по некоторым оценкам, составляет 1,3 млрд. особей. Соответственно, нас лишь в пять раз больше по численности, чем коров (а по массе, скорее всего, мы им уступаем, потому что коровы намного крупнее людей). Но, конечно, без нас они бы не расплодились в таком изобилии. 450 миллионов тонн коров, которые откармливаются на фермах и пасутся на лугах, где когда-то жили дикие травоядные, – это просто еще одна форма воздействия человека на природу. По ним можно косвенно определить наш аппетит, а мы, люди, существа голодные. Мы колоссальны, мы беспрецедентны. Мы феноменальны. Ни один другой примат никогда не оказывал подобного воздействия на планету. С экологической точки зрения мы почти парадоксальны: крупные, долгоживущие и при этом поразительно многочисленные животные. Мы – вспышка.

111

111

А со вспышками у нас вот какая штука: они имеют свойство заканчиваться. В некоторых случаях – через много лет, в других – довольно скоро. В некоторых случаях они сходят на нет постепенно, в некоторых – резко и с грохотом. В некоторых случаях они даже заканчиваются, потом снова возвращаются и снова заканчиваются, словно по расписанию. Популяции коконопрядов и некоторых других лесных чешуекрылых резко возрастают, а потом так же резко идут на спад циклами, длина которых составляет от пяти до одиннадцати лет. Популяция коконопрядов в Британской Колумбии, например, циклически меняется подобным образом с 1936 г. Резкие, стремительные окончания вспышек популяции выглядят драматично, и довольно долго они оставались загадкой. Чем можно объяснить такие внезапные и повторяющиеся коллапсы? Один из возможных факторов – инфекционные заболевания. Оказывается, вирусы, помимо прочего, играют роль в ограничении вспышек популяции лесных насекомых.

В 1993 г., когда мой город пережил нашествие гусениц, я заинтересовался этой темой и изучил кое-какую информацию. Мне показалось очень странным, что существо вроде лесного коконопряда, с очень ограниченным репертуаром поведения и фиксированным набором адаптивных стратегий, вдруг начинает безудержно плодиться в течение одного-двух лет, а потом, на третий год, почти исчезает. В окружающей среде не было никаких значительных изменений, а вот успешность гусениц в этой среде вдруг резко уменьшилась. Почему? Переменами погоды это не объяснить, исчезновением кормовой базы – тоже. Я позвонил в сельскохозяйственную службу графства и буквально затерзал местного специалиста вопросами.