– Они переходят из клетки в клетку, заражают множество клеток, – сказал Двайер. Вскоре гусеница, по сути, превращается в ползающий и жующий мешок с вирусом. Тем не менее никаких признаков болезни у нее не проявляется. Она даже не чувствует, насколько больна.
– Если гусеница получила достаточно большую дозу вируса, – продолжил Двайер, – то она будет и дальше ползать по листьям и есть, но потом, дней через десять или две недели, или даже три недели, она просто растворится прямо на листе.
Опять это слово, то же самое, что он сказал в Атланте, невероятно живописное: растворится.
Другие гусеницы тем временем тоже страдают от подобной судьбы.
– Вирус практически полностью пожирает их, прежде чем они перестают функционировать.
Под конец этого процесса, когда вирионов в гусенице становится уже слишком много, и им перестает хватать пищи, они снова упаковывают себя в защитные мешочки. Пора выходить наружу. Пора идти дальше. Гусеница к этому времени уже наполнена вирусом, съедена вирусом, и ее удерживает только кожа. Но кожа гусеницы, сделанная из белков и углеводов, прочна и гибка. Тогда вирус вырабатывает специальные ферменты, которые растворяют кожу, и гусеница лопается, словно воздушный шарик, наполненный водой.
– Они заражаются вирусом, – сказал Двайер, – а потом делают
Гусеницы растворяются, оставляя после себя только лужицу вируса – лужицу, которую в условиях резкой вспышки популяции непарного шелкопряда вскоре съедает другая голодная гусеница. И так далее.
– Через одну-две недели до этого листа добирается новое насекомое, съедает его, а потом –
За одно лето случается примерно пять или шесть поколений
– А на следующий год процент становится еще выше, – сказал мне Двайер. Буквально за два-три года быстро размножающийся вирус «практически уничтожает всю популяцию».
Мотыльки исчезают, остается только вирус. Иногда его остается столько, добавил он, что «по коре течет такая серая жидкость». Идут дожди, и деревья плачут смесью из растворившихся гусениц и вируса. На меня это произвело большое впечатление.