– Почему же?
– Почему-то вы не производите впечатления человека, которому это известно.
– А какое впечатление я произвожу?
– Ну… Как будто вы выше подобных вещей.
Она вздохнула.
– Вы ведь не думаете, что де Бирс – моя настоящая фамилия? Меня зовут Патрисия Миллер, я выросла в Мейне, где обстановка очень плачевная. У меня четыре младших сестры, которые все родились дома, все зимой и ночью, прежде чем успевала прийти акушерка. Я пытаюсь избегать таких вещей, но нет, я не выше этого.
– Ах вот как, – сказал Джон и показался самому себе страшно глупым.
Через некоторое время вернулся смущенный Джозеф Балабаган, теребя в руках кепку с надписью
– Мне очень жаль, что я был с вами так невежлив, – сказал он, судорожно сглотнув, – когда вас, очевидно, послало само небо, я понял… – Он закусил губу, неуклюже махнул правой рукой, словно отбрасывая что-то прочь. – Этот мопед! Он меня с ума сведет! Всегда, когда он нужен, начинает барахлить. Нужно его выбросить. Да, точно, нужно его выбросить!
– Как там ваша жена? – спросила Патрисия.
Он развел руками.
– Они говорят, получше. Но пока еще рано – они сказали, еще три дня. Мне стоит поехать обратно домой…
Джона наполнила странная смесь удовлетворения и энергии. Удовлетворение – потому, что они смогли помочь отчаявшейся женщине, а энергия – потому, что именно мужа этой женщины он искал, а тот совершенно не соответствовал представлению, которое Джон составил себе по рассказам рыбаков. Балабаган не был ответом на его вопрос. Да, вероятно, он действительно эксплуатировал рыбаков, но он тоже был всего лишь звеном пищевой цепочки. Они продвинулись на шаг в паутине, но паука еще не нашли.
Он пригласил скупщика рыбы присесть, пояснил, что они узнали о практике ловли рыбы с помощью динамита на Панглаване, о кредитах рыбакам. Пока Джон говорил, Джозеф Балабаган все сильнее смущался, но когда речь зашла о динамите, он принялся испуганно оглядываться по сторонам.
– Послушайте, – негромко произнес он, – чего вы от меня хотите? Я только пытаюсь прокормить семью. Я прошу восемь песо вместо пяти, которые даю им, потому что большинство все равно не возвращают долги. А что мне остается делать? Я ведь не могу раздавать деньги. И платить за рыбу больше не могу, потому что иначе не заработаю ничего. О, я покупаю у них даже несвежую рыбу; я кладу ее в лед, надеясь, что на рыбной фабрике ничего не заметят. Но там часто замечают, с меня высчитывают деньги, а кто возместит мне это? Никто. Вы же видите, я небогат. Разве я имел бы сломанный мопед, если бы я был богат? Разве вынужден был бы просить деньги для больницы?