Она постучалась.

– Открыто, – сказала я, но она меня не слышала.

– Открыто! – крикнула я.

Дверь отворилась, и она вошла. Ее окутывал ужасный запах, и выглядела она совершенно чудовищно. Одежда была грязной, волосы жирные и спутавшиеся, тушь тонкими черными ручейками стекала по лицу. Сперва я решила, что тушь у нее потекла из-за дождя или вроде того, но когда она произнесла мое имя, я поняла, что она плачет.

– Лора, я… – начала она.

У нее не было необычного акцента, не было наигранного глубокого голоса с хрипотцой. Впервые я слышала ее настоящий голос и отчетливый русский акцент. И впервые я видела, как она плачет.

Я открыла рот, силясь произнести какие-нибудь слова – любые, – но мое сознание все еще было пусто. Вместо этого я подошла к ней и помогла ей вылезти из грязной одежды. Затем пошла к шкафу и вытащила оттуда пижаму, чистое белье, носки и полотенце. Без единого слова я провела ее в ванную и включила душ.

Когда она стала стаскивать с себя остатки вещей, то повернулась ко мне и взмолилась, чтобы я не уходила.

– Я не могу сейчас оставаться одна, – проговорила она, еле сдерживая слезы.

Я обвила ее руками и крепко прижала к себе, затем опустила крышку на унитазе и села.

– Я останусь здесь, обещаю, – сказала я, обретя наконец дар речи.

И я ее не обманывала.

Пока она принимала душ, я пыталась вспомнить все, что хотела ей сказать, все, что я репетировала. Но по необъяснимой причине все эти слова казались мне теперь пустыми, полыми, фальшивыми. Как она сама. Фальшивка.

Мной начала овладевать злость. Я не могла позволить себе попасться в сети ее магнетизма опять. Я не могла позволить, чтобы мной манипулировали, а ведь она – господи – она так хорошо умела мной манипулировать. Мне нужно было ясно мыслить. Я должна была помнить, кто она и что натворила.

Когда она закончила мыться, я пошла на кухню и сделала нам чай. Она вышла из ванной в моей пижаме и спросила, есть ли у меня что-нибудь из еды.

– Я не ела несколько дней, – сказала она.

И я ей поверила. Она была кожа да кости. Она потеряла килограммов семь с нашей последней встречи.

А потом мы сели на мою кровать с крекерами и сыром, и она рассказала мне разом всю свою историю. Она так долго жила во лжи, что я удивилась, как она еще могла помнить правду (если это действительно была правда – самое безумное, что я ведь не могла знать наверняка).