Сна нет, полудрема, лежать может на спине и правом боку, на левый повернуться браслет мешает; буравчиком мысли посверливают: сможет ли друг-редактор Дину убедить, ничего толком ей не рассказав, сколько придется маяться в заточении, а главное, оставят ли в живых после получения денег… Каких денег? Никто Дине снять такую сумму наличными не позволит, рассчитывать на это – обманывать себя и бандюков, не больно в этих делах смыслящих. Но долго водить их за нос не удастся.

Тихо в доме, спят бандюки. Эх, проволочку бы тонюсенькую, засунет ее Костя в отверстие наручника, повернет раз-другой, снимет металл ненавистный – и в окно. Только бы его и видели. Сползает осторожненько с кровати, скрипнувшей панцирной сеткой, ложится на пол, насколько наручник позволяет, шарить начинает левой рукой под кроватью – а вдруг бабеха какая обронила шпильку, булавку или заколку. Нет, на давно не метенном полу пусто, только слой пыли. Опять забирается на кровать, лежит в оцепенении. Неужто ничего придумать нельзя…

И тут аритмия начинается. Как тогда в госпитале, а может, хуже: пульс то заходится в дикой пляске, то бьет невпопад, то трепещет. Веселенькое дело. Если больше полсуток продлится, может инсульт случиться.

Под утро приходит пульс в норму, и измученный Костя засыпает. Будит его пение соловья, такие рулады выводит с пощелкиванием – заслушаешься. Но лучше бы тишина и никаких птиц, о воле напоминающих. Входит в комнату Заяц – в тельнике, джинсах и босиком.

– Ну, Американец, как спалось?

В гальюн веди, срать хочу, – грубо-приказным тоном Костя.

– Приспичило, значит, пойдем. Не в кровать же…

Отщелкивает наручник от кровати, рывком Костю поднимает, рот скотчем, заранее приготовленным, залепляет, на голову мешок. Руки Костины за спину заводит и браслетами фиксирует. Вперед заходит, берет Костю за брючный ремень и тянет за собой. Странно, зачем сейчас-то мешок? Вчера днем по приезде без мешка вели.

– Здесь порожек, ноги поднимай, – предупреждает.

Они уже во дворе, трава в росе под ногами, Костя чувствует. Заяц-поводырь по-прежнему за ремень тянет. Со стороны, наверное, та еще картина, но кто увидит? Никто. Скрип ржавых петель, дверца сортира, должно быть. Вталкивает Заяц его в дурно пахнущее пространство, снимает мешок и наручники.

– Сри, Американец. А это тебе на подтирку, – и сует газетные листки смятые.

Сидит Костя на толчке на корточках, не торопится, с прессой знакомится. Смешно сказать, действительно, «Газета» называется, за 29 января. Как сюда попала, кого бандюки зимой здесь прятали… Интересно читать про Россию, в то время Костя еще в Нью-Йорке находился: церковь православная брала, похоже, взятки от Саддама, девушку-нацменку забили битой бейсбольной, капитан «Спартака» Титов на допинге пойман, дешевых квартир в Москве не будет, один квадратный метр более полутора тысяч баксов – нью-йоркские цены, отдых в Турции летом подорожать может на двадцать процентов – он с подругой так называемой отдыхал там, наверное, еще по старым ценам, умер в Лондоне архивариус КГБ, переписанные от руки документы вывезший за границу… И тут натыкается на заметку об убийстве некоего Андрея Лобяна двадцати трех лет, похищенного бандитами, от отца его требовавшими два миллиона долларов. Зацикливается Костя на нескольких десятках строк. Лобян-старший в милицию обратился, по совету ментов тянуть стал с выкупом за сына, переговоры вел, при передаче части денег одного из преступников взяли, потом на остальных вышли, да только парня они к тому времени уже убили, тело расчленили и в реке утопили. Такая вот история веселенькая, словно нарочно для заложника, в вонючем сортире сидящего, приготовлена. И приписка редакционная: случаи, когда вымогатели убивают заложников, крайне редки – без учета данных по Чечне. Ну, спасибо, утешили.