Я не стал уточнять, что мне больше понравился черничный торт с орехами. Зато принялся расспрашивать про мигрень: долго ли она продолжалась, выпила ли Агеда лекарство, помогло ли оно? Агеда не стала скрывать, как ей приятно, что меня волнует ее здоровье.

– Это была какая-то особая мигрень. Таких я давно не знала, – сказала она и опять начала извиняться, что не смогла принять нас, как задумала.

Про анонимку Агеда не сказала ни слова. Я ждал, не проскользнет ли в разговоре какая-нибудь мелкая деталь, какая-нибудь ерунда, что-нибудь связанное с ее подъездом, почтовой службой, местью мужа Белен, или, например, с проявлением вражды со стороны соседей, или с хулиганской выходкой подростков.

Ничего.

Мы стояли друг против друга, и я – чтобы не натыкаться взглядом на глаза Агеды, снабженные рентгеновскими излучателями, – поднял взгляд выше ее головы и выше деревьев, растущих вокруг площади.

– Смотри, стрижи.

Я указал на птиц рукой, но она не обратила на них никакого внимания.

– С тобой что-то происходит.

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Ты какой-то грустный. Надеюсь, это не из-за меня.

Мы еще немного поболтали о всяких пустяках. Про смерть племянницы я решил ей не говорить. И мы распрощались.

18.

Амалия ненавидела семейные встречи в доме моей матери. И не раз отказывалась туда идти, ссылаясь на болезнь или на срочные дела на работе. А однажды, когда ей надоело притворяться, велела мне самому придумать, как объяснить ее отсутствие, или, если угодно, сказать моим родственникам правду: у нее нет больше сил терпеть компанию этих Безупречных людей, черт бы их побрал. Мы старались, чтобы Никита не присутствовал при таких разговорах, поскольку из опыта знали, что Раулю и Марии Элене ничего не стоило, пользуясь простодушием нашего сына, вытянуть из него любые сведения, разоблачающие нас.

Безупречные, то есть мой брат, его жена и дочки, являли собой пример идеальной семьи, все члены которой были аккуратными, воспитанными, умными и, само собой разумеется, счастливыми. Иными словами, счастье для них было экзистенциальной обязанностью – они видели свою задачу в том, чтобы с усердием пекарей изо дня в день вымешивать жизненное тесто, используя одни и те же ингредиенты: порядок, следование раз и навсегда заведенным правилам и благоразумие. Они все делали хорошо, и в результате все у них получалось хорошо, если в дело не встревали чьи-то коварство и злая воля. Легко было убедиться, что нам они отводили всего лишь роль свидетелей собственного умения получать подарки судьбы. Им трудно было бы даже представить себе, до чего это меня раздражало. С Амалией дело обстояло еще хуже: то, что мой брат с женой вечно выставляли напоказ свое счастье, вызывало у нее глухое бешенство, которое она пыталась скрыть, крепко стискивая зубы.