19.
По дороге из Серседильи Хромой, расположившись в кресле рядом с водительским, хвалит книгу, которую читает в последние дни. Он записывает для меня на краю газеты ее данные: Рамон Андрес[59] «
– О чем может говориться в истории самоубийств на Западе? Наверно, о фруктах и овощах.
Агеду тема самоубийств отталкивает:
– Да ну тебя!
Ей больше нравятся книги про политику, а также биографии, романы и вообще любые произведения, которые чему-то учат и развлекают, не слишком выбивая из колеи.
– А вот для нас самоубийство – лучшая из тем. Все остальные отходят на задний план. Правда ведь?
Я киваю, не принимая вопроса всерьез и не считая нужным что-то добавлять. Мое дело – следить за дорогой. По мере того как мы подъезжаем к городу, машин становится все больше. С самого отъезда из Серседильи меня преследует вкус свиной колбасы с фасолью, съеденной в ресторане по настоятельному совету Хромого.
Вдруг Агеда спрашивает, может ли она сделать нам одно признание. Хромой елейным голосом священника говорит:
– Открой нам свою душу, дочь моя. Ты каждый день занимаешься онанизмом? В этом твой грех?
По словам Агеды, ей очень понравилась поездка, прогулка по горам и обед в местном ресторане, кроме того, она прекрасно провела время, слушая наши пикировки. Ее приводит в восторг наше чувство юмора, и ей только смешно, когда кто-то из нас вроде бы нарочно пытается ее задеть, потому что она сразу же любую обиду прощает. Эту черту своего характера она до сих пор никому не открывала, только вот нам сейчас – потому что испытывает к нам доверие. Не хочет, чтобы люди этим злоупотребляли. Доведись ей составлять список удовольствий, она на первое место поставила бы радость не иметь врагов.
– На вас я бы не обиделась, даже если бы вы назвали меня шлюхой.
Было бы удивительно, упусти Хромой такой случай.
– Шлюха, – тотчас брякнул он.
– В твоих устах это звучит комплиментом, – отшутилась Агеда.
– Тормози, сейчас мы ее прямо вон в тех кустах изнасилуем.
– Ой, какое счастье!
Сегодня Хромой был настроен еще более язвительно, чем обычно. По-моему, утром он встал с левой ноги, хотя, если рассудить здраво, иной возможности у него не оставалось. Короче, он никак не желал отстать от Агеды и спросил, не готовится ли она к экзаменам для участия в конкурсе для мечтающих попасть в святцы. И, не дожидаясь ответа, с ядовитой ухмылкой заявил, что место святой Агеды там уже занято. Его по праву занимает Агата из Катании, та самая, которой отрезали груди.